Взгляд сквозь пальцы
Шрифт:
– Три пуда было, три и осталось, никакой усушки-утруски, – говорила бабушка.
– Баб, можно я твое платье надену?
– Бери, только на подол не наступай. Крепдешин хороший, прочный, но старый… как я…
– Баб, ты же совсем не старая!
– Ладно тебе… Бусы дать?
– Да! И шляпку!
Бабушка умела все, могла все, знала все. Родители были где-то далеко, на операции, на работе, а она всегда со мной, рядом.
Всю жизнь бабушка Стефа проработала акушеркой. Единственный сын – хирург – был для нее смыслом жизни, предметом гордости – всем на свете. А для него смыслом жизни оставалось его
Я росла, зная, что работают – в больнице, госпитале, роддоме, клинике. О том, что бывает другая работа, я слышала, но не очень верила. Ведь даже тетя Крыся, закадычная бабушкина подруга, и та работала в роддоме. Его они и вспоминали, когда тетя Крыся заходила к нам. Они с бабушкой пили кофе, играли в «ведьму» или «пьяницу» и говорили про поворот на ножку, про тазовое и поперечное предлежания и про другие непонятные, но интересные вещи. Иногда они переходили на какой-то другой язык, который я не понимала, шипящий и поскрипывающий, хохотали как девчонки и толкали друг друга локтем в бок.
Тетя Крыся была бабушкиной ровесницей, но называла я ее только так («Все молодится, вот уже тридцать лет!» – пояснила мне бабушка).
Я оскандалилась, закричав: «Баб, там тетя Крыся пришла!», когда услышала это имя впервые.
– Стефа, ты слышишь, что дите говорит?
– Олька, надо говорить «тетя Кшися».
– Я и говорю «тетя Крыся!».
Они посмеялись и пошли пить кофе с печеньем. А мне потом бабушка прочла лекцию:
– Надо говорить «тетя Кшися». Ее зовут Кристина Яновна. Поняла?
– Кристина – значит Крыся!
– Лайдак, а не ребенок! Она полька, по-польски правильно так.
– А что такое «полька»?
– Есть такая страна – Польша, там живут поляки. Она полька, как и я.
– А папа?
– Он наполовину поляк, наполовину немец.
– А мама?
– Мама татарка.
– А я?
– А ты русская.
Все это с трудом уместилось в моей пятилетней голове. Тетю Кшисю я еще долго называла Крысей, но тут же исправлялась под бабушкиным взглядом. Некоторые слова из этих бесед я запомнила, но когда спросила у бабушки, что они значат, та поперхнулась и велела их забыть – не позорить семью и не позориться самой.
– Понимаешь, в роддоме, э-э-э… разные вещи случаются, и слова тоже разные бывают, плохие…
– «Пся крев» – тоже плохое слово?
– Олька, я же тебе сказала! Плохое, забудь и не вспоминай больше!
– Хорошо, баб.
Другие слова плохими не были, но оставались непонятными. Например, что такое «тазовое предлежание»? Что такое таз, я знала хорошо. Коричневый, эмалированный, он жил в ванной. Когда-то в нем купали меня, а сейчас замачивали белье и потом выносили развешивать на улицу. Я гордо шествовала рядом, с ожерельем из прищепок на шее, достававшим мне до колен, и чувствовала себя взрослой, необходимой, подавая прищепки отцу. «Прямо в руку, как мама», – говорил он.
Развешивать белье – это была его работа, одна из немногих, которые он выполнял по дому. Все определялось словом «руки!». Руки нужно беречь, их нельзя случайно порезать, повредить или сильно запачкать. Как-то мы втроем выбрались в зоопарк. У вольера с обезьянами отец наступил на обертку от мороженого, поскользнулся и упал, но, падая, успел сжать кулаки и сунуть их под мышки. Два ребра треснули, но руки остались целы и невредимы.
А третьей рукой для него была жена – моя мать. Такое бывает у хирургов, когда женятся на операционных сестрах, анестезистках, которых видели в деле, с кем скользили по кромке и выскальзывали обратно вместе с третьим – тем, кто лежал на операционном столе. Как было у них, я не знала. Просто видела, что они понимают друг друга с полуслова и полувздоха. Я воспринимала их как одно целое, да они им и были.
Когда я подросла и стала задумываться над тем, что меня окружало, то поняла: отец и мать совершенно разные. Он – высокий, худой, длиннорукий и длинноногий, с угловатым лицом и жесткими светлыми волосами, всегда торчащими вихрами. Она – невысокая, плотная, смуглая и круглолицая. Гладкие блестящие черные волосы она собирала в низкий узел, потом подстриглась под пажа. Отрезанная коса лежала в ящике туалетного стола, аккуратно уложенная в коробку из-под духов «Голубой ларец». Иногда мне разрешалось достать ее, подержать в руках. Я прикладывала ее к голове, перекидывала на грудь и воображала себя Василисой Премудрой.
А про тазовое предлежание я спросила у бабушки, когда уже пошла в школу. И получила исчерпывающий ответ с демонстрацией на модели, тут же сварганенной из моей куклы и кастрюли.
– Должно быть – так. А когда тазовое – тогда вот так. Понятно?
– Угу.
Так шла моя – наша жизнь. Спроси – ответят. Сделай как следует – похвалят. Попроси – дадут или объяснят, почему сейчас дать не могут. Скажи, что не умеешь, – научат. Правда, учили меня не только тому, чему я просила научить, но учиться я любила и делала это легко и охотно. А еще любила читать и читала все, что попадало в руки: от сказок до энциклопедий. Незнакомые слова легко запоминались, цепляясь одно за другое. Что-то похожее на слово «кицька» уже было, звучало когда-то… Я напрягла память так, что почувствовала, как сморщился лоб.
– Олька, гляди, какой кицик!
Бабушка держала на ладони крохотное рыжее существо, разевающее треугольный розовый ротик. Это из него потом вырос Филат – пушистый красавец с янтарными глазами, огромный и ласковый, полноправный член семьи и отрада моего детства. Но Прохоровна говорила про лису. Что-то оттуда же, из детских сказок…
Стоп. Вот оно. Истрепанная библиотечная книжка японских сказок, на обложке вытиснен рисунок: мальчик в широкополой плоской шляпе, с огромной вязанкой хвороста на спине, а сверху полная луна.
Кицунэ. Вот что это за слово. Кицунэ, лиса-оборотень, хитрая обманщица, умеющая превратиться во что угодно, даже в луну на небе.
После ужина я включила ноутбук и полезла в Интернет за информацией. Ее оказалось даже больше, чем нужно. Итак, кицунэ достигает совершеннолетия к пятидесяти или ста годам, тогда обретает способность принимать любой желаемый облик, менять пол и возраст, преследуя свои цели или цели своего клана. Может дожить до тысячи лет – ну-ну… Способна вселяться в чужие тела, выдыхать огонь и подчинять людей своей воле, приходить в чужие сны. Самые старые и опытные могут управлять временем и пространством, сводить людей с ума, прикидываться то скалой, то громадным деревом, то горным ущельем…