Взгляд сквозь пальцы
Шрифт:
А еще она не отражается в зеркале, не имеет тени, боится и не выносит собак – как и они ее. Симптоматика совпадает.
Что за чепуха. Оборотни, слуги бога Инари, преданные жены, незабываемые и несравненные возлюбленные, матери полукровок с невероятными способностями, коварные и непредсказуемые противники, недоступные человеческому пониманию… Я-то здесь при чем? Как все это может касаться меня?
Я погладила обросшие рыжей шерсткой голени и поняла: оно меня уже коснулось.
Самым сложным было решиться. Или просто осознать, что это возможно: обратиться за советом к русалке,
Я наполнила термос, плотно закрутила крышку и пошла собираться.
– Калым? – спросила Катька, наливая свою здоровенную чашку с клоуном, жонглирующим разноцветными шарами.
– Да.
Она не ответила «глюк ауф» – меньше прожила с нами, чем Дашка, и реже видела отца. Со времени ее рождения Генка работал на полторы ставки, набирал дежурств, сколько мог, подменял коллег, левачил на «скорой». Вот тогда и был куплен этот самый термос. И чего только в нем не перебывало: чай, кофе, какао, бульон…
– Слушай, у меня уже кличка есть, так и говорят: «А где доктор с термосом?» Может, хватит мне с ним таскаться?
– Клички есть во всех замкнутых коллективах, это естественно. И у меня была, пока в приемном пахала. А термос – ну, сколько ты язв желудка вырезал? Себе такое хочешь? Или уж лучше с термосом таскаться?
– Тебя не переспоришь… Только если бульон, то куриный, ладно? И сухарики. А какая у тебя кличка была?
– Не скажу!
Ох, Генка… Где он, что с ним? Почему нет вестей? Он предупреждал, что больница отправляет бригады в провинцию, в деревни, где нет не то что Интернета, но и электричества. Но сколько длятся такие выезды? Он молчит уже две недели…
Взрыв хохота заставил меня заглянуть на кухню. Макс поднял от миски довольную морду и смачно облизнулся.
А девчонки чуть не валялись от смеха.
– Ой, мам, он какао пьет!
– Вы что, сбесились? Собаке нельзя сладкого.
– Мам, ну чуть-чуть, за компанию, он так просил! И оно совсем не сладкое!
– Дарья! Таксы все попрошайки, ты же знаешь! Чтобы в первый и последний раз, договорились?
Дашка кивнула, но по хитрой Катькиной физиономии было ясно, чья это идея. Странно, почти десять лет разницы, а как нашкодить, так руководит младшая. Дашка всегда была взрослее своих лет, может, не наигралась в детстве? Последние два года она занималась Катькой столько же, сколько и я, если не больше. Но Катька сильная личность, и, когда в Дашке просыпается ребенок, Катька берет управление на себя.
А сахар я и правда везде кладу по минимуму. Извечная врачебная привычка: экономь поджелудку, она у тебя одна.
Макс напомнил о себе гулким басовитым брехом. Крохотная кухонька срезонировала так, что захотелось зажать уши.
– Фиг тебе, а не какао. Гулять! Сейчас выведу его, и на калым. А вы – спать. Все меня слышали?
– Мам, а почему в спортивном костюме?
– Алкашам плевать, а мне удобно.
Дашка наблюдательна, но, будем надеяться, не уловила фальши в моей интонации.
Собранную сумку я поставила у двери, чтобы не дать себе шанса запаниковать и отложить все на завтра – на «никогда». Два полотенца, зимние легинсы, теплая толстовка, термос с горячим какао – ничего себе набор для общения с потусторонним миром…
Макс ждал на коврике у двери, благовоспитанно сидя с поводком в зубах. Это его Генка приучил… Почему я его сейчас постоянно вспоминаю? Просто долго нет писем или… Или – что? Что могло случиться?
Я ему так и не сказала, какая у меня была кличка. В приемном покое меня прозвали Ведьмой. За способность предчувствовать неприятности и выкручиваться из них. Ну, и не только…
Бродя вслед за Максом по вянущей траве пустыря, глядя на прыгающий блик от «маячка» на его ошейнике, я пыталась не думать о том, что меня ожидает. С тем же успехом можно было не думать о белом медведе, о зеленой обезьяне… о чем там еще? Думать о том, о чем понятия не имеешь, – только тревожиться и беспокоиться, перегорая задолго до старта. Хватит, все равно скоро узнаю.
– Макс, домой! Домой, хорошая собака!
Макс еще раз задрал лапу на чахлый куст, начальственно гавкнул в темноту, показывая, что все происходит с его ведома и под его контролем, и потрусил к подъезду. Поднимаясь вслед за ним по лестнице, я вдруг заметила, что уже привычно огибаю то место на площадке, где лежала Кицька – то неведомое существо, встреча с которым разломила мою жизнь надвое. Будто что-то можно изменить… Если можно, то не здесь, на пыльной лестничной площадке. А в темном ночном море, у Русалкина камня.
Я впустила Макса в квартиру – он тут же рванул на кухню – и громко сказала:
– Макса покормите. Я пошла, когда вернусь – не знаю.
В ванной шумела вода.
– Глюк ауф, – ответили мне оттуда.
– Пока, Даш.
Я заперла за собой дверь и отправилась на встречу с неизвестным.
Мне повезло, удалось поймать автобус – последний, скорее всего. Трясясь на заднем сиденье, я старалась не думать, не бояться, ничего не ждать. Получалось плохо. Выходя на конечной остановке, я боковым зрением увидела озадаченное лицо водителя. Что он мог подумать о шальной бабе, которая близко к полуночи едет на окраину города и тащится на темный пляж, оставляя за спиной хоть и плохо, но освещенные улицы и людей, способных в случае чего помочь. Но в том-то и дело, что помочь мне никто не мог, кроме меня самой.
Со временем получилось удачно: до полуночи оставалось всего ничего. Полная луна стояла высоко и хорошо освещала Русалкин камень. Ветра не было, море сияло зеркалом. Я поставила сумку на сырой песок, хорошенько продышала легкие и стала раздеваться. Стоя в полосе прибоя, успела подумать, как глупо выгляжу со стороны – голая, с гусиной кожей, на осеннем ночном пляже, по щиколотку в холодной воде… Потом окунулась и поплыла быстрым кролем, чтобы согреться. Мерно вдыхая и выдыхая, с благодарностью, как всегда, вспоминала отца. Это он привел меня в бассейн, едва мне исполнилось пять лет. И он же оставил решение за мной, когда через три года меня пригласили в школу олимпийского резерва.