Взгляд василиска
Шрифт:
Греч уехал, только следы шин на раскисшей от дождя дороге остались, да муть в душе, поднятая с самого ее дна его внезапным появлением.
"Застрелиться, что ли?" – с тоской подумал Реутов, все еще глядя вслед исчезнувшему уже среди деревьев Майбаху. Но стреляться было, вроде бы, как глупо, а зажатая в руке рукоять револьвера, наводила, как ни странно, на совсем другие мысли. Вадим посмотрел на револьвер, потом перевел взгляд на озеро, равнодушно скользнул им по серой недвижной воде, по мокрым унылым
"Метров сто шестьдесят… ветер восточный, метра три в секунду, никак не более… "
Он опустил веки, прислушался к себе, увидел внутренним зрением покосившееся дерево, купающее нижние ветви в высоко поднявшейся воде, и вдруг рывком взбросив руку с оружием вверх, открыл глаза.
"Бинго!" – револьвер выцеливал ровно то место на стволе, которое он себе загадал, и, как ни был удивлен этим Вадим, в душе он твердо знал, будь там, в ста шестидесяти метрах от него белая мишень с черными кругами, и прогреми сейчас выстрел, пуля легла бы, как минимум, в девятку.
"А если человек? – спросил он себя с поразившим его самого холодным любопытством, и сам же себе ответил. – Тогда, только в грудь… У этой дуры рассеивание, должно быть, не слабое…"
Он постоял еще минуту, бездумно рассматривая противоположный берег, потом пожал плечами и пошел в дом.
– Кто это был? – Спросила за всех Полина. Во взгляде ее читалась тревога, усилившаяся, кажется, еще больше, когда она увидела, как выкладывает Вадим на стол – прямо среди чашек и блюдец – принесенные им с улицы дары ("А что, если это дары данайцев?"): револьвер, картонку с патронами и пластиковую карточку ганзейской кредитной фирмы "Триумф".
– Это был… – Сейчас Реутов чувствовал на себе напряженные взгляды всех троих, но сам смотрел только на Полину, прямо ей в глаза.
"Желтовато-золотистые… золотисто-желтые… А почему, собственно, нет? В одной лодке плывем".
– Ты не знаешь – спросил он, не очень, впрочем, надеясь на положительный ответ. – У твоей тети здесь нет, случайно, терминала?
– Случайно знаю, – удивленно моргнула Полина. – Есть. У Леонида Егоровича в кабинете. Только он старый, наверное…
– Не беда, – махнул рукой Вадим. – Лишь бы работал. Показывай!
Как ни удивительно, никто его ни о чем не спросил, только пока шли наверх, в кабинет покойного хозяина дома, Реутов буквально кожей чувствовал напряженные взгляды Давида и Лилиан, а спина идущей перед ним Полины была красноречивее иных взглядов.
– Итак, – Вадим сел в кресло перед терминалом и поднял тумблер, включив машину в сеть. Загорелась красная лампочка, потом на приборной панели перемигнулись несколько зеленых, и экран засветился ровным голубовато-зеленым светом. Однако прошло ни как не менее трех минут, пока появилась рабочая заставка.
Молчание затягивалось, начиная действовать на нервы.
– Умеешь ты, Вадик, интриговать, – сказал с усмешкой в голосе Давид, разряжая обстановку.
– Не торопи, – отмахнулся Вадим. – Увидишь, поймешь…
"Если Марик меня, конечно, не разыграл".
Еще минут пять ушло на поиски в сети, а когда открылась главная
– Сейчас! – Успокоил их Вадим и не без внутреннего страха впечатал в окошко поисковой системы свою фамилию.
Греч не обманул. Упоминаний фамилии Реутова на сайте нашлось ровно одиннадцать.
– Ты казак? – Кажется, Полина была в который уже раз за это утро искренно удивлена.
– Да, – ответил Реутов, оборачиваясь к ней. – Казак. В смысле служил… когда-то.
– Сотник Реутов, – прочел вслух Давид. – По нашему, выходит, лейтенант. Взвод?
– Погоди! – Попросил Вадим, возвращаясь к терминалу. – Вот.
– Полковник Реутов… – В голосе Полины прозвучало недоверие, смешанное с удивлением. – Постой, сколько же тебе тогда было лет?
– Давида спроси, – предложил Вадим, не оборачиваясь. – Мы с ним ровесники. А дальше ты прочла?
– Двадцать четыре, – послушно объяснил Давид. – В шестьдесят втором… Похоронен… Что это значит?
– Это значит, – сказал Реутов во вдруг наступившей тишине. – Что человек, который здесь был, твердо помнит, что 17 апреля 1962 во время ночного боя в Вене, в районе технического университета – улицы Брюкнер, Мадер, точнее он не помнит – я получил пулевое ранение в голову. "Пуля пробила каску, – сейчас Реутов слово в слово повторял сказанное ему Гречем. – И вошла в лоб несколько выше переносицы и чуть правее…"
– Ой! – Такого голоса Полины он еще не слышал, но, честно говоря, сейчас ему было не до ее эмоций.
– Вообще-то верная смерть. – Тихо, как затухающее эхо, произнес Давид.
– Ты воевал? – Спросил Реутов, подозревая, впрочем, какой получит ответ. Но и это его, по большому счету, не слишком волновало. Он и спросил-то чисто автоматически, по-прежнему, тупо глядя, на черные строчки на алом фоне.
"Место захоронения полковника Реутова не известно…"
– Да, – ответил Давид после секундной паузы. – 82-й аэромобильный полк… Войну закончил капитаном, но я, Вадик, во Вьетнаме воевал и в южном Китае. С корейцами.
"В Китае… с корейцами… ну, и, слава богу!"
– Пуля в лоб, – напомнила Лили.
– Да, – кивнул Вадим, возвращаясь к теме рассказа. – Греч сказал, что я был еще жив. Меня перевязал санитар, а Марик был все время рядом, он… Он командование батальоном принял, как мой заместитель… Потом германцы стали обстреливать наши позиции из ста двадцати миллиметровых минометов. Санитара убило, еще кого-то… Он говорит, что я получил еще несколько ранений… осколочных… в грудь, живот, возможно, в ногу, но он просто уже не помнит подробностей. В любом случае, не жилец. Однако мы с Мариком с пятьдесят восьмого были все время вместе, сначала я у него заместителем, потом… Не важно. Потом он у меня. Греч просто не мог оставить меня там умирать, вот и вытащил в тыл. То есть, это был оперативный тыл, там тоже постреливали, но гораздо меньше, и, главное, туда садились вертолеты, подбрасывавшие нам боеприпасы. Мы тогда оторвались, вроде бы, и сплошной линии фронта не было, тем более, ночью… В общем он отправил меня с вертолетом. А на следующий день командир бригады сообщил в батальон, что я умер в госпитале. Вот, собственно, и все.