Взгляд василиска
Шрифт:
Естественно, понимала это и Полина, но легче ей от этого не стало. И, чувствуя, в каком она пребывает теперь настроении, Вадим решил "подсластить пилюлю".
– А не зайти ли нам в кондитерскую? – Спросил он, когда, вывернув с Литейной на Невскую, они неторопливо пошли в "общем направлении к Моховой".
С Паулем Леонардовичем Вадим к этому времени успел созвониться и, хотя в начале разговора старик особой любезности не проявил, они, в конце концов, договорились – правда, только после того, как Реутов сослался на рекомендацию – встретиться на квартире Эккерта в пять. Так что, времени у них с Полиной было, что называется, хоть отбавляй, и, еще
– А не зайти ли нам в кондитерскую? – Спросил Вадим, углядев, на противоположной стороне Невской перспективы заведение под непретензионным названием "Сладкий двор".
– Ты любишь толстых женщин? – Стервозным, никогда до этого не слышанным Вадимом голосом огрызнулась еще не вполне пришедшая в себя Полина.
– Вообще-то я люблю тебя, – Реутов старался говорить спокойно, но и его все еще несколько "потрясывало" от пережитого унижения. – Но, знаешь, это интересная идея. И как я не подумал об этом раньше? Решено! Я буду кормить тебя исключительно высококалорийными продуктами, и ты станешь вся такая круглая и мягкая, – он постарался предать своему голосу оттенок мечтательности, и это ему, кажется, удалось. – Представляешь, широкие белые бедра…
– Сукин сын! – Но голос у Полины все-таки изменился, и это внушало сдержанный оптимизм.
– Ну не скажи! – Возразил Вадим, на ходу обдумывая, стоит ли живописать и другие детали ее предполагаемой фигуры, или лучше, на бедрах и остановиться. – Я все-таки, Поля, восточный человек, сын степей, так сказать. А у нас, восточных мужчин, вкусы знаешь какие?
– Ну, и какие же у вас вкусы? – Вкрадчиво спросила Полина, а Вадим, который, если честно, не слишком хорошо представлял, что сказать дальше, очень удачно вспомнил одного своего старого знакомца и, следовательно, знал теперь, каким аккордом завершить тему.
– Есть у меня знакомый, – улыбнувшись, ответил Вадим и, подхватив Полину под руку, решительно повел ее через переход в сторону кондитерской. – Михаил Иванович Кибаиванов. Он в Ростове кафедрой общей психологии заведует в тамошнем университете. Так вот, Миша говорит, а он, вообще-то, то ли осетин, то ли горский еврей, точно не знаю, ну да это и не важно. А говорит он, что красивая женщина, это такая женщина, которой "рюмка водки на попа поставил, и она не упал!"
– Кто не упал? – Не поняла Полина.
– Рюмка не упала, – объяснил Вадим. – Ну, то есть, если зад…
– Так и говорит? – Удивленно подняла брови Полина, и рука ее, как успел заметить Вадим, сделала неуверенную, но, впрочем, вовремя пресеченную попытку, ощупать собственный зад.
– Нет, – покачал он головой, вполне довольный результатами своей "психотерапии". – Это я, разумеется, утрирую. Вообще-то Миша по-русски говорит без акцента. И по-немецки, кажется, тоже. Но смысл именно такой.
– А тебе нравятся большие попы? – С подозрением в голосе спросила Полина.
– Нет, – снова улыбнувшись, ответил Реутов. – Мне нравится одна конкретная попа. Твоя.
– Сукин сын! – Но теперь это снова был ее голос, а, значит, все было сделано правильно.
– Прошу вас, мадмуазель! – Он открыл перед ней дверь в кондитерскую и вошел следом.
В "Сладком
Как и следовало ожидать, кофеин и глюкоза, да еще, разумеется, поданные в таком аппетитной виде, и по чуть-чуть хорошего дагестанского коньяка просто обязаны были поднять настроение. Они им его и подняли.
– А ты не плохо выглядишь, – с улыбкой сказала ему Полина, когда они покинули кондитерскую, и, уйдя с Невской перспективы, медленно пошли по тихим боковым улицам.
– Выгляжу? – Усмехнулся Вадим, вспомнив свою первую реакцию на то, что он увидел в зеркале у парикмахера. – Выгляжу, это главное, а вот ты просто прелесть.
В самом деле, красивым людям все к лицу. И Полине новая прическа и бронзовый цвет волос тоже подошли, хотя и изменили ее внешность самым удивительным образом. Что-то подчеркнули, что-то, напротив, затенили, и получилась как бы совсем другая женщина, тем более, что Полина еще и косметикой воспользовалась. А косметика, как уже стал догадываться Реутов, в умелых руках являлась по-настоящему грозным оружием. Рассмотреть в этой молодой интересной женщине прежнюю Полину мог теперь, вероятно, один лишь Вадим. Да и то, только потому, что знал ее лицо, что называется, наизусть.
Сам он просто постриг волосы так коротко, как мог, не рискуя показаться лысым, и покрасил их в "радикальный черный цвет". Термин принадлежал двум знаменитым писателям начала века, Илье Файнзильбергу и Евгению Катаеву, чью книжку о похождениях искателей фамильных сокровищ Реутов любил еще с юности. И возможно, именно из-за эпизода с покраской волос одного из главных героев книги, он и опасался перекрашивать волосы, в тайне страшась, что и у него они вместо черных станут зелеными. Но бог миловал. Пронесло.
Рассказывать свою историю в третий раз оказалось гораздо проще. И сама история в голове как-то утряслась, и основная композиция, так сказать, определилась. Так что Реутов вполне связно изложил Эккерту не только суть произошедших событий, какими они представлялись ему теперь, после полученных от Шуга и Стеймацкого документов, но и свои недоумения по поводу тех или иных странностей и несуразностей, торчавших из его "истории болезни" как занозы из необструганной доски. Но и Пауль Леонардович, надо отдать ему должное, слушал его со всем вниманием, ни разу во все время рассказа не перебив не только что каким-нибудь уточняющим вопросом, но даже и междометием или случайным звуком, демонстрирующим его отношение к содержанию этого рассказа. Он только слушал, внимательно глядя на рассказчика, и время от времени делал какие-то пометки в блокноте, лежавшем на его остром колене, обтянутом безупречно черным сукном.