Взгляд василиска
Шрифт:
– Госпиталь? – Переспросил Реутов, с удивлением обнаружив, что, во-первых, вопрос этот в своих размышлениях полностью опустил, а, во-вторых, ничего об этом не помнит.
– Не помните, – неожиданно усмехнулся старик. – Очень у вас интересная амнезия, Вадим Борисович. Очень!
– Госпиталь был где-то на Урале, – неуверенно сказал Реутов, уже успевший осознать, что отчетливо помнит только последний день пребывания в госпитале, сборы, беседу с врачом… Следующее, что он помнил, было купе поезда, в котором он ехал в Новгород. – А справка… Что в ней было, убей бог, не помню. Она в шестьдесят шестом пропала вместе с моей медицинской карточкой.
– Вот как! – Казалось, Эккерт этому сообщению даже обрадовался. – И при каких же обстоятельствах это произошло?
–
– А инвалидность?
– Какая инвалидность?
– То есть, инвалидности у вас не было?
– Нет, – Реутов был не просто удивлен, он был ошеломлен. В самом деле, раненый офицер, который провел в госпиталях – Каких? – больше года, и едва стоит на ногах, да и то при помощи костылей, приезжает в Новгород и…
"Должны были, по идее, определить инвалидность и пенсию выдать… Но я ведь был убит!"
– Не было инвалидности, – сказал он вслух. – И пенсии не было.
– Естественно, – кивнул старик. – Какая же пенсия покойнику? Это же ведь надо было через Военное Министерство проводить, а там вы числились "павшим на поле брани".
– Да, – снова вынужден был согласиться Вадим, начавший, впрочем, понимать, что старый хрыч хоть и зануда, но отнюдь не дурак.
– И что из этого следует?
– Что кто-то мою память редактировал, как хотел, – невесело усмехнулся Реутов, который и сам так считал, вот только не мог понять, как это возможно было сделать на самом деле. – Вопрос, кто и как?
– Ну, на часть этого вопроса я, пожалуй, ответить могу, – старик сделал еще несколько пометок в своем чертовом блокноте, а потом остро посмотрел на Реутова. – Курить надо бросать, – сказал он противным "учительским" голосом. – Но коли еще не бросили, курите. Пепельница на столе. Выньте из нее скрепки и используйте по назначению. Это и к вам, мадмуазель, относится. Хотя, имейте в виду, никотин портит не только легкие, но и влияет на цвет кожи.
Реутов благодарно улыбнулся старику и пошел к письменному столу, в левом углу которого действительно стояла массивная пепельница, выточенная, судя по всему, из куска оптического стекла.
– Так кто это мог бы сделать? – Спросил он, возвращаясь с пепельницей в руке к журнальному столику.
– В вашем вопросе, Вадим Борисович, переплетены два разных вопроса, – Эккерт с неодобрением проследил, как Реутов дает прикурить Полине и закуривает сам, и сокрушенно покачал головой. – Если рассматривать лишь внешние обстоятельства вашей истории, то ответ на первый вопрос очевиден. Государство. Разумеется, в лице отдельных и не самых лучших его представителей. Изъяли вас из госпиталя, что-то сделали, и поместили в другой, из которого вы вышли с филькиной грамотой, по которой даже временной инвалидности не получили… И ведь это я еще не знаю всех подробностей вашей одиссеи. Вы же мне, наверняка, не все рассказали, не так ли?
– Так, – кивнул припертый к стенке Вадим.
– Ну, и бог с вами, – неожиданно улыбнулся старый профессор. – Я, Вадим Борисович, ad nomanda, [68] с некоторых пор телевизор вечерами смотреть стал. Так что, о вашем "растворении в нетях", так сказать, уже несколько дней, как знаю. И вот теперь тоже. Вы мне записку эту показали, а кто согласно сему писанию присутствовал при изъятии вашего не слишком живого тела? Полковник Шуг. А про генерала Шуга борзописцы наши как раз позавчера упоминали. Совпадение?
68
Следует заметить ( лат.).
Ну, что сказать? Судя по всему, у Пауля Леонардовича аналитические и дедуктивные способности были ничуть не хуже, чем у Джозефа Белла, [69] и Реутов об этом отнюдь не жалел.
– Не совпадение, – сказал он вслух. – Но мне бы не хотелось впутывать вас в мои нынешние
– Спецслужбы?
– И да, и нет, – Реутов решил все же чуть-чуть приоткрыть перед Эккертом запертую дверь. – Похоже на спецслужбы, но не понятно, кто за этим делом стоит конкретно. И при всем том, действуют они как бы неофициально, и не ясно, чего они добиваются. Но по ощущениям… По моим ощущения, – поправился Вадим. – Это как-то связано со всей этой историей, – и он кивнул на лежащие на столешнице бумаги.
69
Профессор Эдинбургского университета, прообраз знаменитого Сыщика Шерлока Холмса.
– За кого вы больше опасаетесь? – Спросил Эккерт. – За себя, за нее, – посмотрел он на Полину. – Или за меня?
– За вас.
– Тогда, рассказывайте ab ovo, [70] я свое давно уже отбоялся.
– Любопытно, – сказал Эккерт, когда Реутов закончил рассказ. – Весьма любопытно.
– Да, уж… – Невесело протянул Вадим.
– Не обижайтесь, – Эккерт чуть приподнял руку, как будто хотел успокоить собеседника. – Я понимаю, вам сейчас несладко приходится. Но вы же пришли ко мне не сочувствия искать, а за помощью, не так ли?
70
От яйца, т.е., с начала ( лат.).
– Так, – согласился Реутов.
– Ну, вот и давайте думать, чем вам можно помочь.
– Давайте.
– Итак, начнем с феноменов памяти. Да, курите уж, курите, что с вами поделаешь! Я когда-то, признаться, тоже… Впрочем, не важно. Важно другое. Вы, я думаю, правы. Амнезия ваша какая-то, скажем так, не натуральная. И этот неглект [71] интеллектуальный… Очень странное впечатление производит. Напрашивается мысль, что феномен этот искусственного происхождения, да вот беда, делать такое, насколько мне известно, никто пока не умеет. А уж тридцать лет назад… Однако – inter nos [72] – опыты такие проводились. С конца тридцатых годов, над этим работал академик Суварин. Но Николай Константинович пытался таким образом решить проблему стресса, если говорить современным языком. Его интересовали острые состояния психологического конфликта и, разумеется, все его исследования были открытыми.
71
Игнорирование, пренебрежение.
72
Между нами ( лат.).
– Я читал работы Суварина, но ведь у него так ничего и не вышло, – возразил Реутов, который и сам уже вспоминал Суварина, Киршенбаума и Айрапетяна, Лефевра, Кона, Ширяева и Костаса, и, разумеется, других, рангом пониже, но знал он и то, что никто из них так и не смог получить власть над памятью.
– Вы правы, Вадим Борисович, у Суварина не получилось, хотя как посмотреть. Вы знаете, например, что результаты последних работ Николая Константиновича так и не были опубликованы? Их потом, в семидесятые, искала его дочь. Но Лидия Николаевна так ничего и не нашла. Абсолютно ничего. Вы понимаете? Конечно, через Львов прошла война. Немировский, правая рука академика, погиб во время бомбардировки Львова осенью пятьдесят восьмого. Лазарчук умер еще раньше, а Вострецов погиб на фронте. Ни бумаг, ни людей. Но вот какое дело. Среди учеников Суварина был некто Елисеев. Он даже докторской, вроде бы, никогда не защищал, хотя и был очень близок к академику и считался весьма перспективным ученым.