Взгляд василиска
Шрифт:
Расположились они, как и следовало ожидать, в кабинете Эккерта, который был именно таким, каким и должен был быть, по представлениям Вадима, кабинет маститого ученого старой школы. Обставленный не старой даже, а старинной, красного дерева, мебелью, с ордынским темным ковром, устилавшим пол, с бронзовой люстрой под высоким потолком, просторный, с эркером от пола до потолка, в котором, собственно, и стоял рабочий стол профессора, и множеством книг, занимавших бесчисленные полки вместительных застекленных шкафов, он производил сильное, но вполне ожидаемое впечатление, которое только усиливала царившие здесь идеальная чистота и тевтонский порядок. Даже карандаши на письменном столе, как успел заметить Реутов, лежали в строгом порядке, выровненные по нижнему краю и разложенные в порядке убывания их длинны. И сам Эккерт, высокий худой старик с совершенно лысой головой, блеклыми, но когда-то, по-видимому, голубыми глазами за толстыми стеклами очков в тонкой металлической оправе, и большим прямым носом, нависавшим над тонкими, "в ниточку" губами, и своей осанкой, и своим консервативным костюмом производил точно такое же впечатление. И уже трудно было сказать, является ли этот кабинет слепком с личности профессора Эккерта, или за долгие годы, проведенные в нем, изменился в соответствии с требованиями окружающей обстановки сам Пауль Леонардович. Однако, как бы то ни было, и Вадим, и Полина, едва войдя в квартиру старого ученого, почувствовали себя как бы не в своей тарелке, и неловкость эта только усилилась, когда предводительствуемые прямым, как указка, стариком, они прошли в его рабочую комнату и уселись в кресла, расставленные вокруг маленького журнального столика, стоявшего в самом центре помещения, прямо под помпезной – бронза и хрусталь – люстрой.
– Могу ли я, уважаемый Вадим Борисович, ознакомиться с упомянутыми вами документами? – Спросил Эккерт, когда рассказ был окончен.
– Полноте, господин профессор, – без тени улыбки ответил Эккерт на недоуменный взгляд Реутова, который, разумеется, из одних только соображений безопасности, представился профессору под вымышленным именем. – Лично, насколько я помню, мы не знакомы, но видеть вас мне приходилось неоднократно, так что не обессудьте. Инкогнито ваше, так сказать, разоблачено, однако смею вас заверить, опасаться распространения столь интимных сведений, коими вы со мной поделились, вам не стоит. Ad notam, [63] я человек старого закала, а в наше время, такие вопросы даже не обсуждались.
63
К сведению ( лат.).
– Благодарю вас, Пауль Леонардович, – сдержанно, в манере, заданной стариком, поклонился Вадим и, вытащив из кармана, передал Эккерту записку Шуга и листы своей не состоявшейся истории болезни.
– Тэк-с, – Пауль Леонардович внимательно прочел оба документа и, возвратив их Вадиму, заглянул в свой блокнот. – Ad rem, [64] я вижу три вопроса, на которые нам следовало бы ответить, и, a posteriori, [65] должен заметить, что они не обязательно между собой связаны. Совпадение феноменов по времени и месту, как вы, Вадим Борисович, разумеется, знаете и сами, не есть доказательство их внутренней связи. Тем не менее, и отметать с порога наличие таковой связи, я бы не стал. Итак, что мы имеем.
64
По существу дела ( лат.).
65
Исходя из опыта ( лат.).
Старик перелистнул страницу блокнота, и остро отточенным карандашом аккуратно вывел цифру "один", заключив ее в идеальный круг.
– Ранение в голову, – сказал он, одновременно записывая эти слова под цифрой. – Здесь мы имеем два независимых свидетельства. Во-первых, офицера, видевшего вас в момент получения раны, и, во-вторых, врача, проводившего предварительный осмотр в госпитале. Врач осматривал безымянного пациента, однако личность вашу удостоверяет другой свидетель. Таким образом, хотя вероятность врачебной ошибки полностью исключить нельзя, в целом, приходится согласиться с тем, что во всех трех эпизодах, на поле боя, при осмотре, и на госпитальной койке, присутствовали именно вы. И, стало быть, проникающее ранение в голову так же имело место быть. Однако поскольку в нашем распоряжении нет ни рентгеноскопических снимков, ни данных нейропсихологического обследования, а вы, по крайней мере, с 1963 года демонстрируете полную сохранность не только высших психических функций, но и всех прочих мозговых функций, мы можем допустить, что или ранение было действительно проникающим, но без поражения мозга – и в этом случае, пуля должна до сих пор находиться в вашей черепной коробке – или имела место лишь контузия, ошибочно оцененная свидетелями, как ранение. Правда, при таком предположении, свидетельство военного хирурга должно быть приписано его небрежности и, я бы сказал, некомпетентности. В последнем случае, шрама могло и не остаться, хотя верится в это с трудом. Какой-то след… Впрочем, это вы понимаете и сами. Следовательно, de facto [66] интересовать нас должен шрам. Вернее, его отсутствие.
66
На деле, фактически ( лат.).
Эккерт замолчал и поджал губы, отчего они, казалось, и вовсе исчезли с его лица, оставив лишь узкую черту, похожую на одну из горизонтальных морщин, избороздивших лоб старика.
– В литературе, – сказал он через минуту. – Отмечено несколько подобных случаев, однако везде речь идет о природной регенерации, которая, если судить по наличию шрамов на теле, в вашем случае, должна быть исключена. Тут уж, или – или. Или регенерация, но тогда везде, или нет. А избирательная регенерация тканей это, согласитесь, нонсенс.
– Согласен, – кивнул Вадим. – Я, знаете ли, Пауль Леонардович, этот вопрос для себя именно так и определил.
– Не сомневаюсь, – в свою очередь, кивнул Эккерт. – Но тогда volens-nolens [67] нам остается предположить лишь то, что к вам была применена некая нетрадиционная терапия, что как будто согласуется с фактом изъятия из госпиталя.
" Нетрадиционная терапия?" – Записал Эккерт в блокноте и снова поднял взгляд на Реутова.
67
Волей не волей ( лат.).
– Если позволите, – сказал он ровным голосом. – Свои предположения я изложу несколько позже. А пока, второй вопрос. Ваше общее состояние на момент поступления в госпиталь.
– Совершенно верно, – согласился Вадим, начавший испытывать раздражение от чугунной основательности Эккерта, тем более что его тревожило душевное состояние Полины, которая сидела в кресле, напряженная и бледная настолько, что Реутов опасался, как бы она от всех этих неаппетитных подробностей сознание не потеряла.
– Тут все еще хуже, – продолжил между тем развивать свою мысль профессор Эккерт. – Мы не знаем и не можем знать истинных масштабов поражений, нанесенных вам осколками мины и пулями. Если допустить, что доктор Зинченко был при исполнении своих обязанностей небрежен, то ранения эти и вовсе могут оказаться легкими.
– Позвоночник, – счел необходимым напомнить Вадим.
– А если это были всего лишь поверхностные ранения? – Возразил старик. – Вы же сами говорили, что провели в госпиталях больше года. Контузия, ушиб позвоночника, поверхностное нарушение кожного покрова с большой кровопотерей… За год вполне можно компенсировать. Что же касается остальных внутренних повреждений, то о них мы и вовсе можем судить только на основании записей доктора Зинченко, не так ли?
– Так, – вынужден был согласиться Реутов. А что ему еще оставалось делать? В логике Эккерту было не отказать. Однако, положа руку на сердце, в такое объяснение произошедшего с ним, Вадим не верил.
Впрочем, как тут же выяснилось, Эккерт был готов допустить и другой вариант.
– Однако, – сказал он своим надтреснутым стариковским голосом. – Если Николай Евграфович говорит, что доктор Зинченко являлся опытным хирургом, нам придется принять данную им оценку вашего состояния, как медицинский факт. Что из этого следует? Во-первых, снова приходят в голову два самых простых объяснения. Первое, раны были все же не столь тяжелыми, как показалось хирургу при первичном осмотре, и за год интенсивной терапии врачам удалось с этим справиться. Или, скажем, ваш организм сам по себе обладает высокой, возможно даже, необычайно высокой способностью к самовосстановлению. Такие случаи медицине известны, и ваша нынешняя явно хорошая физическая форма это как будто подтверждает. Вы ведь сами мне только что рассказали, что плаваете и бегаете, как молодой.
– Да, пожалуй, – пожал плечами Реутов.
– Тут слабое звено, коллега, один лишь ваш позвоночник. – Эккерт поставил в своих записях галочку и написал рядом с ней одно только слово, "позвоночник".
– Да, – согласился Вадим. – Позвоночник это да.
– Если, конечно, имело место его поражение, – поднял взгляд Эккерт.
– Вы правы, – кивнул Реутов.
– Скажите, Вадим Борисович, – неожиданно спросил Эккерт. – А что было написано в той справке, с которой вы выписались из госпиталя? И в каком именно госпитале вы были?