Взгляни на небо
Шрифт:
— Вот замечательный хронометр, вот самые вкусные шоколадные конфеты, — закричал он, — тот, кто просидит всего одну коротенькую минутку на этом смирном ишачке, получит коробку конфет в вечное свое пользование!
Цирк притих. Мальчишки переглянулись. Никто не решался выйти на освещенный прожекторами манеж. Легко глядеть на артистов, а как представишь себя на их месте — бр-р-р! Сотни глаз на тебя смотрят, а ты один-одинешенек на пустом манеже. Страшно…
— Ха-ха! Неужели же во всем этом прекрасном городе не найдется
Среди зрителей послышался шум, какое-то движение. Мальчишки повернули головы в ту сторону и увидели взъерошенного дядю Арчила, яростно вырывающегося из могучих рук своей плотной жены.
— Пусти! — крикнул дядя Арчил, встал и сделался одного роста со своей сидящей женой.
Он распушил знаменитые усы, сделал свирепое выражение лица и заклекотал, изо всех сил сдерживая себя.
— Нехорошо говоришь, кацо, — обратился он к клоуну. — Не пристало джигиту гарцевать на ишаке, даже если этот ишак ученый, но мне невыносимо слушать твои слова!
— Вот бесстрашный человек, вот великий джигит! — завопил клоун и схватился за голову. — Ой, пропали мои конфеты, ой, горе мне!
Дядя Арчил спускался к арене — прямой и гордый.
— Мне не нужны твои конфеты, дорогой, не убивайся, — высокомерно сказал он, — сейчас ты увидишь, что может сделать Арчил Коберидзе с любым ишаком, даже будь он ишачьим академиком.
— Кто? Кто это — Арчил Коберидзе?! — ужаснулся клоун.
— Это я, — скромно сказал дядя Арчил.
— Ой, ой! Пропала моя голова, — закричал клоун, и из его глаз брызнули метра на два струйки слез.
Зрители захохотали. Но дядя Арчил даже не улыбнулся. Твердой походкой он подошел к ослу и птицей взлетел на него. Ослик не успел шелохнуться. Стало очень тихо. Отчетливо тикал будильник в руках клоуна. Дядя Арчил поднял руку, приветственно помахал зрителям.
— Эх мы, лопухи, прохлопали такие конфеты! Весь класс можно было угостить! — прошептал Володька.
— Тридцать секунд! Тридцать две! Ой, ой, пропали конфеты! — кричал клоун.
— Слыхали, — крикнул дядя Арчил. — Говорит — джигитов нет! — Он поднял над головой сложенные руки.
— Сорок две, сорок три секунды! Мама! Мамочка! Пятьдесят!
Зрители хихикали.
— Эх, дураки мы, — шептал Володька.
Р-раз! Никто сперва не понял, как это произошло, — ослик так резко взбрыкнул задом, что показалось, он сделал стойку на передних ногах.
А дядя Арчил кубарем покатился на манеж.
Он молниеносно вскочил. Он не обращал внимания на хохот, на притворно-сочувственные слова клоуна. Он хищно согнулся и стал подкрадываться к такому на вид невинному ослику. Дядя Арчил был похож на разъяренного кота. Глаза его горели.
Он вскочил на осла и погнал его по кругу, изо всех сил вцепившись в густую гриву. Когда он проносился мимо мальчишек, те видели решительное лицо своего приятеля и шевелящиеся губы. Губы явно шептали проклятья.
Ишак бежал все быстрее и быстрее и вдруг остановился на всем скаку, ноги его взрыли тырсу манежа, инерция швырнула дядю Арчила вперед, он скользнул по шее осла и шлепнулся на арену.
— Последняя, третья, попытка! — закричал клоун. — Оркестр! Туш!
Бойко задудели в свои медные трубы музыканты, растерянно озираясь, вновь подошел к ослу дядя Арчил, опасливо взгромоздился на него. Но коварное животное, не дав опомниться бедняге парикмахеру, стало медленно валиться на бок, и дяде Арчилу поневоле пришлось спрыгнуть на манеж.
Осел тут же вскочил и побежал по кругу, во всю глотку распевая победную песнь. Слова были такие: И-а! И-а! И-а! И-а! И-а! И-а!
Да-а! Это был великий артист! Публика ревела от восторга. Родька оглушительно свистел, засунув в рот четыре пальца.
А Володька и Таир сидели понурившись, опустив глаза.
Им было жалко дядю Арчила. Они-то знали его гордый, неукротимый и добрый характер, они-то понимали, каково ему сейчас. Завтра ведь весь город будет судачить о победе этого хитроумного ишака.
Вдруг Таир встрепенулся. Рот его расплылся до ушей.
— Ну, Володька! Мы его проучим! Мы его накажем! — заявил од.
— Его уже и так проучили! — захохотал Родька. — Джигит! Сидел бы в своей парикмахерской, не высовывался!
— Дурак ты, Родька! — вскипел Таир. — Дядя Арчил человек что надо, он нас на охоту брал, а над ним все гогочут. Ему же обидно!
— А не надо было… — начал Родька, но Таир его перебил:
— Мало ли что не надо! Откуда же он знал, что этот ишак такой опасный?! Нет, мы его проучим.
— Да кого?! Кого?!
Родька явно обиделся, не понравилось ему слово «дурак».
— Ясно кого — клоуна этого!
— Погоди, Таир, объясни толком, — попросил Володька. — Как мы его проучим?
— А вот как! Слушайте! — Он обнял приятелей за шеи, притянул к себе и быстро рассказал о своем плане.
— Гениально! — завопил Родька. — Чур, я буду наездником. Чур, никому ни слова!
— Почему это ты?! — Володька возмутился. — Таир придумал, пусть и выходит на манеж.
— Нет, — твердо ответил Таир. — Жребий тянуть станем. Три спички. Одна обломанная. Кто ее вытащит, тот и выйдет.
Глава седьмая
На следующий день с раннего утра у кассы цирка толпился народ. Володька, Таир и Родька из кожи вон лезли, чтобы заработать себе контрамарки. Они граблями разрыхляли манеж, сметали жесткими метелочками пыль с алого бархата барьера, с усердием чистили скребниками ишачка-артиста, таскали какие-то веревки и все время старались попасться на глаза директору.