Взлет и падение короля-дракона
Шрифт:
Мерцающая сфера опять появилась вокруг его правой руки и распространилась на всю его выжженное, увядшее тело. Когда все закончилось, он опять стал желтокожим и темноволосым человеком, выше, чем он был за завтраком и намного мускулистее, одетый иллюзию доспехов, которые он хранил в другом мире. Его точеные руки больше не трепетали; впрочем и это было иллюзией.
Если они придут сюда, все разом и со всей своей силой, и ему придется выбирать между собой и своим городом… Да, это возможно. Но есть способ. По меньшей мере Хаману верил, что есть способ сохранить Урик. Но опасность была, огромная опасность, невозможно было заранее предугать все, и ему пребовалось
На этот раз, возможно, придется завоевывать сочувствие и симпатию этого человека. Иначе ему придется стать драконом, еще более ужасным чем Борс, бродивший по Центральным Землям.
— Я расскажу ему всю эту историю, даже напишу, — сказал Хаману оскалившимся львам, составлявшим его баллюстраду. — Когда он прочитает ее, он сможет сам судить обо всем, и если он будет судить по совести, по правде, Страж Урика ответит на его просьбу, когда он позовет.
Третья Глава
Через час после полуночи, когда рабы были давно заперты в своих домах и ночная стража темпларов дремала в коридорах дворца, Хаману из Урика вернулся из крыш и приемных своего дворца в самое сердце своих владений, подальше от глаз смертных. Ночным убежищем Хаману был тайный уголок, напоминавший самую обычную деревню; там был колодец и дома, заляпанные грязью. На стенах были нарисованы горы, пришедшие из предыдущей, более зеленой эпохи. Для работы на делянках и полях было заготовлено множество самых разнообразных орудий, и тем не менее виноградные лозы превратились с голые палки, увитые соломой. На фруктовых деревьях не было ни фруктов ни листьев.
Дверь потайного уголка Хаману всегда была закрыта, изнутри. Когда Хаману заходил в него, он делал это магически, проходя через тот самый другой мир, где он хранил свою одежду. Будучи внутри, он иногда открывал дверь, допуская внутрь Энвера или еще кого-нибудь из самых доверенных слуг, чтобы поговорить или просто поесть вместе. Но по большей части, когда Хаману приходил в свое убежище, он в одиночестве сидел на жесткой каменной скамье, свет звезд омывал жестокого короля Урика, а Хаману погружался в воспоминания.
Этой ночью, через десять ночей после того, как Хаману услышал сообщения Эден и Виндривера, и через десять ночей после того как он послал Энвера на спине канка на северо-восток через соляную пустыню, Лев из Урика опустил свое массивное тело на знакомую каменную скамью. В свой уголок он принес потрепанный письменный стол. На столе лежала пачка листов из самого тонкого, чистого — девственно чистого — пергамента, на которых еще не было сделано ни единой отметки. В лунном свете листы светились каким-то переливающимся, лазоревым цветом. Чернильный камень, масло, и красивое медное перо лежали перед пергаментом, ожидая когда король закончит задачу, за которую взялся.
Или скорее начнет.
Хаману думал, что это будет проще простого — письменно рассказать свою историю, заставить молчаливые буквы сделать свое дело, при помощи волшебства или псионики. Он думал, что он закончит к тому моменту, когда Энвер вернется с Павеком, его высшим, сославшим самого себя темпларом, ревностным новичком-друидом, на которого Хаману возлагал такие надежды. Он ошибся, как он не ошибался очень давно, начиная с Столетия Королей. Слова были в голове, более многочисленные, чем звезды
Вначале он думал, что эти во многом случайные мемуары развлекут его. Потом он обманул себя, поверив, что такие непостоянные, даже капризные мысли только помогут ему свести всю свою историю вместе. Этот оптимизм давно прошел. От иллюзий он избавился еще несколько ночей назад: писать намного сложнее, чем колдовать. Хаману знал любое волшебство под кроваво-красным солнцем; листы пергамента оставались пустыми. Он был на пути к полному отчаянию.
Шесть дней назад Энвер при помощи медальона сообщил о своем благополучном прибытии в — с точки зрения убежденного горожанина Энвера — унылый и примитивный поселок друидов по имени Квирайт. А несколько часов назад, на закате, дварф опять использовал свой медальон, чтобы сообщить — очень устало — что он, Павек и половина от первоначального эскорта дварфа из военного бюро находятся у ворот Урика.
А что случилось со второй половиной эскорта? Хаману подумал о мщении — его посланник путешествовал под его личной защитой, и он сам отомстит — но главным образом он собирался отвлечься на хоть что-нибудь, что спасет его от полуночи и чернильного камня.
Отстали, Ваше Всеведение: этот Павек, эта неоттесанная деревещина, оказался просто каким-то Тирским ураганом. «Идем домой, Лев ждет тебя», сказал я ему, как вы и велели мне, Ваше Всеведение, и в то же мгновение он вскочил на канка и стал отдавать приказы как командор. Он не останавливался на привалы, чтобы поесть или отдохнуть, Ваше Всеведение; по моему он вообще не спал. Четверо из ваших драгоценных канков мертвы, Ваше Всеведение, умерли от истощения. Если те, на которых мы едем сейчас, выживут, мы будем в Кело на восходе. Надеюсь, что, попечением Льва, в Урике мы будем в полдень, если этот бешенный Павек, Ваше Всеведение, не загонит нас как канков.
Я предупрежу твоих сыновей, дорогой Энвер, пообещал Хаману глядя на восток, в сторону Кело, на садящееся солнце. Твоя усталость будет вознаграждена.
Хорошо вознаграждена. Так как теперь невозможно было отвлечься на месть, Хаману провел весь вечер занимаясь подготовкой встречи дварфа и друида. Сыновья Энвера были предупреждены о скором возвращении их отца. Пир с холодным вином и сладкими фруктами, которые так любил старый темплар, был уже почти готов. Дом Павека, бывший Дом Экриссара, резиденция, которую Хаману предназначил для друида-темплара, был открыт в первый раз за два года. Были наняты свободные мужчины и женщины; Павек не любил, когда ему прислуживали рабы. Кладовые были наполнены, с окон убрали доски и проветрили комнаты, пока луны всходили на небо.
Все готово — за исключением истории Хаману.
Теперь отвлекаться было больше не на что, не было никаких извинений, его тайный уголок был тих и спокоен. Была только ночь, последняя ночь перед приездом Павека и стопка чистых листов пергамента. С тяжелым вздохом Хаману налил чернила на чернильный камень и опустил перо в черную ванночку.
Он думал, что это будет просто, но он никогда не рассказывал всю эту историю — настоящую историю — никому, даже себе, и со звездами, скользящими к восходу, он все еще не знал, как начать.