Взлет и падение "красного Бонапарта". Трагическая судьба маршала Тухачевского
Шрифт:
19 мая. Фельдман дает показания. Говорит, что в организацию его вовлек Тухачевский, называет имена более 40 командиров и политработников, в том числе Шапошникова, Гамарника, Дыбенко и др. Не факт, что это правда, метод оговора вовсю применялся подследственными: оговорить и утянуть за собой как можно больше человек.
Ежов каждый день докладывает лично Сталину о ходе допросов, посылает ему протоколы. Из членов Политбюро с материалами следствия были знакомы только Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов. После получения показаний Корка и Фельдмана о подготовке военного переворота они дали санкцию на арест Тухачевского.
20 мая. Тухачевский прибывает к новому месту службы. Ему остались считаные дни, и, судя по всему, он это понимает. Бывший начальник штаба корпуса П. А. Ермолин рассказывал о том, каким он увидел Тухачевского на конференции. (Несмотря на видимую невооруженным глазом странность истории с этим назначением, многие в округе обрадовались. Служить под его началом «было приятно».)
«Во время перерыва Тухачевский подошел ко мне, — вспоминает Ермолин. — Спросил, где служу, давно ли ушел из академии. Непривычно кротко улыбнулся: «Рад, что будем работать вместе. Все-таки старые знакомые».
Чувствовалось, что Михаилу Николаевичу не по себе. Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши, лежащие на столе».
21 мая. Примаков дает собственноручные показания о том, что во главе заговора стоял Тухачевский, который был связан с Троцким. Называет еще сорок видных военных работников, в том числе С. С. Каменева, Шапошникова, Гамарника, Дыбенко, С. П. Урицкого.
22 мая. Арест Эйдемана.
22 мая. Арест Тухачевского.
Обстоятельства этого ареста долгое время оставались неизвестными. Лишь в конце 80-х годов сестрам расстрелянного маршала пришло письмо. Некто И. Н. Шишкин узнал о том, как это было, от человека, производившего арест, Р. К. Нельке, полномочного представителя НКВД.
«Михаил Николаевич приехал в Куйбышев своим вагоном, — говорилось в письме, — и должен был прийти в обком представиться и познакомиться с руководством обкома, которое в ожидании собралось в кабинете первого секретаря. И вот распахнулась дверь, и в проеме появился Михаил Николаевич. Он медлил, не входя, и долгим взглядом обвел всех присутствующих, а потом, махнув рукой, переступил порог.
К нему подошел Нельке и, представившись, сказал, что получил приказ об аресте… Михаил Николаевич, не произнося ни слова, сел в кресло, но на нем была военная форма, и тут же послали за гражданской одеждой… Когда привезли одежду, Михаилу Николаевичу предложили переодеться, но он, никак не реагируя, продолжал молча сидеть в кресле. Присутствующим пришлось самим снимать с него маршальский мундир…» [48]
25 мая. Эйдеман начинает давать показания.
25 мая. Тухачевский доставлен в Москву. Сначала он все отрицает. Фельдман писал в заявлении: «Увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал…»
48
Цит. по: Кантор Ю.Война и мир Михаила Тухачевского. С. 370.
26 мая. После трех очных ставок Тухачевский пишет заявление следователю Ушакову: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путна и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно из вины других лиц заговора».
28 мая. Арест Якира. Он тоже начал давать показания практически сразу.
29 мая. Арест Уборевича.
30 мая. От работы в Наркомате обороны отстранен начальник Политуправления РККАЯ. Б. Гамарник.
31 мая. Самоубийство Гамарника.
31 мая. Якир подписывает заявление: «Я хочу… помочь ускорить следствие, рассказать все о заговоре и заслужить право на то, что советское правительство поверит в мое полное разоружение».
Загадка быстрых признаний
Надо, наконец, поговорить и о показаниях на следствии и на суде. Знаете, к ним можно относиться по-разному, — но только в нашей стране победившего бреда официальные материалы следствия выносятся за рамки истории и не рассматриваются вообще. Было бы естественно, если бы их обсуждали, оспаривали — но их изначально выносят за скобки, объявляя лживыми от начала до конца.
Давайте, что ли, тогда уж распространим этот метод и объявим «выбитыми» и недостоверными, например, все показания декабристов. Никакого тайного общества не было, просто солдатики в честь коронации перепились и поперли на площадь, а гадкие власти свалили вину на офицеров, которых злобный Николай по каким-то причинам не любил. Смеетесь? А что тут смешного? Разве такого, в принципе, не могло быть?
И все же — почему они так легко давали показания, все эти генералы?
Принято думать, что признаваться им было не в чем, что они были чисты, как стеклышко, и показания подписывали только под пытками или в надежде сохранить жизнь. Иногда говорят, что следователи грозились, например, изнасиловать дочь Тухачевского или прочие тому подобные ужастики.
Насчет версии, что ради того, чтоб остаться в живых, можно пойти на что угодно — так это версия для современного человека (и то не для всякого), для которого верх риска — прогуляться ночью за сигаретами. Эти же все воевали, лично Тухачевский за пол года войны получил пять орденов за храбрость. Более того: для царской армии, воспитанником которой он являлся, не было ничего необычного в том, что офицеры стрелялись, бросая под ноги не только временную жизнь, но и вечную — если не видели иного способа спасти свою честь. Военные — это каста, для которой честь превыше жизни. И вы хотите сказать, что эти…
О чести разговор особый. Тот же Тухачевский не видел ничего дурного в том, чтобы устроить переворот, но как он защищался на суде от обвинений в шпионаже! Жизнь это ему спасти не могло, но быть заговорщиком — это не бесчестно, а шпионом — позорно. Да и не спасли бы им жизнь никакие признания — они ведь присягу приносили и должны были понимать, как в таких случаях поступают с военными…
Есть объяснения и более изысканные. Например, Н. Черушев [49] считает, что, когда следствие заходило в тупик, «на помощь приходила партия, точнее, партийная дисциплина, этот важнейший инструмент воздействия на арестованных… Призыв к партийной совести, к признанию своей вины во имя высших интересов партии… играли в этом деле далеко не последнюю роль. Наглядно это подтверждено материалами следствия над Зиновьевым и Каменевым…»
49
Автор книги «Невиновных не бывает».