Взлетная полоса
Шрифт:
— Этого мне спрашивать не надо. Это я знаю лучше всех сам. Я начинал сто дел и ни одного не закончил так, как хотел. Ни одного! А Ландау, кстати сказать, в мои годы уже разработал теорию сверхтекучести гелия. А Резерфорд создал целую отрасль науки о радиоактивном распаде. А Ферми! Да он свою количественную теорию бета-распада обосновал уже в тридцать два года. А Бутлеров! А Жолио Кюри! А Юрий Овчинников, нынешний вице-президент Академии наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие научные открытия, которые мне и не снились.
— В тридцать три! — усмехнулась Юля. — Да Эварист Галуа
— Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над результатами собственной работы.
Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез.
— Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и половины того, что сделал ты, — успокаивающе проговорила она.
— А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше!
Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами.
— И знаешь почему? Знаешь, что всех их объединяет? Через что непременно прошел каждый из них? Хоть и разные они все, и условия работы были у каждого свои, а я уверен — каждый из них в свое время не побоялся переступить через то, что казалось непереступаемым. Не побоялись пойти против привычного, устоявшегося. Не испугались поколебать незыблемое. А мы-то как раз этого и боимся.
— Это ты-то боишься? — с любопытством взглянула Юля на Сергея.
— Наверно.
— В таком случае тебе еще нет тридцати трех. И ты, как мальчишка, сам не знаешь, чего хочешь.
— Да есть, Юленька! Есть! И это очень обидно.
— Тогда, тогда тебе остается лишь сказать, что во всем виновата я, — уже серьезно сказала Юля.
Сергей сразу осекся. Начинать разговор в этом направлении или, вернее, продолжать тот, который они только что вели, ему уже не хотелось. Это было ни к чему и глупо. И он снова вернулся к их взаимоотношениям.
— Почему ты все же не поехала ко мне?
— Приеду в следующий раз, — спокойно сказала она.
— Когда это будет?
— Ты же никуда больше не уезжаешь, выберем время.
— Я уже не верю тебе.
— Напрасно.
— Иногда мне кажется, что ты просто играешь со мной, как кошка с мышкой.
— Глупости. Просто ты многого не понимаешь. Или не хочешь понять:
— Чего именно? Того, что ты замужем?
— Ты видишь в этом лишь формальную сторону и не желаешь понять главного. Мы, женщины, намного инертнее мужчин. Привычки у нас укореняются глубже. А что ты сделал для того, чтобы заставить меня свернуть с уже выбранного мною пути? Заладил одно: «Идем ко мне! Идем ко мне!»
— Юленька, я насовсем тебя зову. Ты мне на всю жизнь нужна. Больше света нужна.
— Для этого любить надо. Очень любить.
— Я люблю. Разве ты этого не знаешь?
— А я?
— Ты тоже.
— Не решай за меня. Я уже не девочка. Мне от многого отказаться надо, прежде чем я скажу «да». И в первую очередь уйти с работы. А это совсем не входит в мои планы. Поверь, я не хочу терять свою полноценность и превращаться в заурядную домашнюю хозяйку. А в нашей ситуации именно только так это и может быть. Зазорного, конечно, ничего в этом нет. Но мне не по нутру заниматься кухней. И не прельщает перспектива стирать пеленки. Я не хочу детей. А между прочим, хотела. И знаешь когда? До замужества. А вышла замуж — и расхотела. А сейчас и вовсе думаю об этом как о наказании. Разве ты не знал всего этого?
— Нет, — мрачно ответил Сергей.
— Зря. Надо было знать, мы знакомы уже давно.
— Что же влечет тебя в этой жизни?
— Многое. Я, например, очень люблю умных людей. Люблю хорошо одеваться, люблю свою
Сергею ничего не оставалось, как поднять руку. Разговор принял совершенно неожиданный для него оборот. Но не это обескуражило его. В твердости, с которой говорила Юля, слышалось и чувствовалось уже что-то решенное, и, может быть, даже решенное окончательно. И это в первую очередь новой обидой отозвалось у него в душе.
На их счастье, попалась машина, возвращающаяся в парк. Она и захватила попутных пассажиров. Ехали быстро, водитель спешил закончить смену. Сергей смотрел в окно. С высоты ленинских гор Москва полукругом виднелась до самого горизонта. Почему-то вспомнились стихи Маяковского: «Париж, как сковородку желтком, заливал электрический ток». За окном был не Париж, а Москва. Но и о ней можно было сказать те же слова. Города, как такового, его домов и улиц, вовсе не было видно. И лишь огни, огни, желтое безбрежное море огня. Этот огонь почему-то всегда казался Сергею живым и теплым. Но сейчас огоньки мерцали, как звезды, и выглядели холодными и колючими, как острия направленных прямо на него булавок. И ему, глядя на них, захотелось сжаться в комок, стать маленьким, уйти в себя и думать только о том, что сегодня, всего каких-нибудь десять-пятнадцать минут назад, не только в их отношениях, но и в душе у него наступил какой-то, пока еще не вполне для него ясный перелом. И совсем не было никакого желания ни о чем говорить. Но Юля, очевидно, была настроена иначе.
— Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться? — напомнила она.
Голос ее прозвучал где-то далеко-далеко, словно она была не рядом, на одном с ним сиденье «Волги», а там, среди этих огоньков-булавок, и был он не родным и мягким, а чужим и чеканным.
— Ты слышишь? — снова спросила она.
Он опять ответил не сразу.
— Да говори же ты в конце концов! — затормошила она его.
— И да, и нет.
— Что — да? Что — нет?
— Я думал, ты меня больше любишь.
— Достаточно люблю, но голову при этом не теряю, — сухо ответила Юля и тоже отвернулась к окну.
Глава 8
Домой Сергей вернулся в совершенно подавленном настроении. Теперь ему уже казалось, что во всем была права Юля и абсолютно не прав он. Он ходил по комнате, курил и ругал себя и думал: за что, собственно, ему было на нее обижаться? За то, что она не играла с ним в прятки? За то, что она не привыкла ни в чем себе отказывать и сейчас честно и откровенно об этом ему сказала? Да разве он не должен был сам обо всем этом догадаться? За то, что она не поехала к нему? Ну а если она на самом деле не могла? Но ведь обещала — и, значит, приедет. Ведь она же не обманывала никогда! И когда все же бывала с ним близка, разве не открывалась всякий раз беспредельно и искренне любящей и нежной? От одной мысли и воспоминаний об этом у него захватывало дыхание. И он решительно был готов проклинать себя за свой животный эгоизм, за мелочность оценки их отношений, за неумение по достоинству оценить эту женщину. И хотя злонамеренный бес обиды, час-другой назад боднувший его в душу за ее отчужденность к его делам, еще не унялся и продолжал будоражить в нем сомнения, ему хотелось теперь только одного — как можно быстрее вернуть их обычные отношения и заставить Юлю забыть обо всей этой истории. Но как это было сделать? Характер Юли был как две капли воды похож на характер Александра Петровича, и что-то заставить ее делать помимо воли или наперекор собственным желаниям практически было очень трудно.