Взлетная полоса
Шрифт:
Глава 6
В Есино Ачкасов выехал гораздо быстрее, нежели намеревался это сделать. Подтолкнул его на это документ отдела кадров, который принесли ему на визу. Буквально на следующий день после возвращения Ачкасова из Речинска на стол ему положили представление на утверждение подполковника-инженера Руденко в должность начальника группы конструкторского бюро. Ачкасов прочитал представление и в недоумении поднял глаза на офицера из отдела кадров:
— Ничего не понимаю. Было же решение назначить на эту должность полковника-инженера Бочкарева!
Офицер отдела кадров оказался работником новым и толком ничего объяснить Ачкасову не смог.
— Насколько мне известно,
— Почему?
— Знаю, что кандидатуру полковника-инженера Бочкарева даже не вносили в проект приказа.
Ачкасов развел руками, выражая этим жестом не только недоумение, но и удивление. Первой же мыслью было позвонить Кулешову и узнать, что все это значит. Он даже снял с телефона трубку. Но уже в следующий момент решил не звонить. Дело, очевидно, было вовсе не в том, что Кулешов решил что-то сделать по-своему. А если это было $ % и так, то тем более не его самого в первую очередь надо было об этом спрашивать. И Ачкасов, подумав об этом, снова положил трубку на аппарат и сказал офицеру отдела кадров:
— Оставьте документ. Мне надо кое в чем разобраться.
— Слушаюсь, — ответил офицер и вышел. А Ачкасов сообщил в аппарат заместителя министра, что уезжает в Есино, и вызвал машину. Он по опыту знал, что кадровые органы будут его теребить, решил с визой не тянуть, а чтобы все уяснить — в первую очередь поговорить с Бочкаревым.
В Есино он бывал часто. Дорогу туда знал хорошо и ездил, особенно в ясную погоду, с удовольствием. За окном машины по обе стороны шоссе тянулись поля. Мягко стелилась под колеса гладкая лента асфальта. От полуденного загородного мира веяло теплом. Теперь Ачкасов думал о том, что, пожалуй, все же зря не позвонил Кулешову. Сейчас ему стало казаться, что Бочкарев мог вообще быть не в курсе дела относительно всех этих кадровых перестановок. И выяснять у него, почему, собственно, его не назначили, вроде бы даже не совсем удобно:.
Километрах в двадцати от Есино над шоссе, на небольшой высоте, с воем пронесся МиГ-21. Потом пролетел Ан-12. В Есино работа шла полным ходом. Самолеты поднимались, садились, гул их двигателей слышался тем отчетливее и сильней, чем ближе Ачкасов подъезжал к аэродрому.
На территории аэродрома машина остановилась возле трехэтажного дома с широкими окнами, который все в городке называли инженерным. Здесь размещалась лаборатория отдела.
Когда Ачкасов поднимался по лестнице к конструкторам, ему вдруг показалось, что в коридоре второго этажа, там, где размещалась лаборатория, мелькнула фигура Руденко. «Быстро, однако, Александр Петрович дела делает», — подумал Ачкасов и открыл дверь конструкторского бюро. Бочкарев стоял возле стола, разглядывая чертеж. Больше в комнате, вдоль и поперек уставленной кульманами, никого не было. Бочкарев явно обрадовался, увидев Ачкасова. Они тепло пожали друг другу руки. Ачкасов сразу повел разговор о деле.
— Мог я сейчас увидеть здесь Руденко? — спросил он.
— Да, он давно уже здесь.
— Прислали вам в помощь? — будто ничего не зная, продолжал Ачкасов.
— Игорь Тарасович руководит нашей группой, — спокойно объяснил Бочкарев.
— А вы? Я же помню, было решено вас назначить на эту должность.
— А я, Владимир Георгиевич, отказался от этого намерения, — добродушно улыбнулся Бочкарев. — И еле-еле упросил Александра Петровича освободить меня. Дело, знаете ли, чуть ли не до скандала дошло. Я, признаться, даже не думал никогда, что Александр Петрович так будет упорствовать. Но потом он все же меня понял. Между прочим, назначить сюда Руденко я ему посоветовал:
— Да что случилось, Юрий Михайлович? — не выдержав, прервал его Ачкасов. — Чего ради у вас вдруг такая смена настроения?
— Не вдруг. Отнюдь. Постепенно подошел
— Вы меня извините, но вы говорите загадками.
— Все просто, Владимир Георгиевич. Я решил перейти на преподавательскую работу. Меня приглашают в академию. Дают кафедру. Буду читать лекции.
— Вы уйдете из КБ, — не поверил Ачкасов, — проработав тут четверть века, вместе с Кулешовым создавая его?! И вы уйдете? Почему?
— Отвечу очень откровенно. Мне стало тут трудно работать. Нет, не с Кулешовым. Совсем нет. С ним у меня чудесные деловые отношения. По головке друг друга не гладим, но дело делаем как надо. Рядом вот с такими, как Кольцов, как Окунев, трудно. Ладить я, конечно, с ними могу. И лажу великолепно. Но работать мне с ними трудно. Разные у — a уровни. Они в самом прямом смысле наша смена, и она пришла. И надо на это дело смотреть честно, себя не обманывать, да и у них в ногах не путаться. А на преподавательской работе я еще буду на месте.
— И вы думаете, что Руденко лучше вас справится с группой? И не просто справится, поведет ее?
— Уверен.
— Данные?
— Интереснее мыслит. Конструктор он со своим почерком. Характер потверже. Да и моложе он.
— Не убедительно.
— Но это так.
— А ваш опыт? Огромный опыт! Он что, уже ничего не стоит? Вы участвовали в создании десятков интереснейших проектов. Ваша школа проектирования тоже больше не нужна? В конце концов, ваша принципиальность человека, ученого, конструктора, которая не раз оказывала самое решительное действие на ход дела! Ее, вы считаете, также передавать никому не следует? — даже повысил голос Ачкасов.
Бочкарев вдруг засуетился, пододвинул Ачкасову от соседнего стола стул, извинился:
— Садитесь, ради бога, Владимир Георгиевич. Разговор получился как-то вдруг, и я совсем обо всем забыл. Прошу.
Ачкасов сел.
— Спасибо. Но вы меня уже так расстроили, что мне теперь впору только метаться из угла в угол. Так как же, Юрий Михайлович, все, о чем я говорил, это долой со счетов?
— Думаю, что да, — после некоторой паузы ответил Бочкарев. — Потому что, хотя все это и очень важно, главное не в этом. А в том, что надо идти даже не в ногу со временем, а чуть опережая его. А это под силу лишь тому, кто не отягощен инерцией привычных суждений, свободен от плена привычек, кто вообще при решении вопросов смотрит вперед, а не назад, на свой опыт, свой субъективизм, да мало ли пут на наших ногах, мало ли появилось с годами связок на наших крыльях? Одним словом, Владимир Георгиевич, я прошу для пользы дела не только понять, но и поддержать меня.
— И не по-ду-ма-ю, дорогой Юрий Михайлович! — хлопнул по столу рукой Ачкасов. И уже примирительно добавил: — Во всяком случае до окончания работы над «Фотоном». И не обижайтесь. Вы меня своими доводами не убедили. Но я постараюсь вас убедить. Откровенно скажу, Кулешову не стал бы их приводить, а вам открою все. Я тоже считаю Руденко способным человеком. Но выдвигать его именно на эту, исключительно творческую, группу было бы ошибкою. Почему? Да потому, что Руденко, даже в самых лучших своих проявлениях, это всего лишь повторение Александра Петровича. Подчеркиваю: по-вто-ре-ни-е! И не больше! А вы убедительно говорили, что идти надо, даже чуточку опережая время. Так, как, скажем, Кольцов. Вот, говоря конфиденциально, кого я вижу в недалеком будущем руководителем этой группы, работающей на этом новом для вашего КБ направлении. Спросите: почему Кольцова, а не Окунева? И на это отвечу. У Окунева нет опыта работы с людьми. Десятилетка, академия, КБ. Вся его жизненная школа. А Кольцов многому научился в полку. И совершенно не случайно его рота была одной из лучших. Так почему же мы не можем выдвинуть на группу его?