Взлетная полоса
Шрифт:
Но, сказав это, Маргарита Андреевна сделала не просто тактическую ошибку, а совершила явный оперативный просчет. Его еще более усугубил Игорь:
— Верно, Александр Петрович, нам ведь наверняка к новому году что-нибудь подбросят из жилплощади. И если заранее этот вопрос не решить, потом будет уже поздно. А мы…
— Кому это «нам»? — не дал договорить Александр Петрович.
— Я имею в виду КБ.
И тут Александр Петрович перешел в контратаку.
— Думаете о трехкомнатной квартире, а лучше бы задумались над тем, что за все лето я ни от кого из вас не получил ни одного дельного конструкторского предложения.
— Так я, кстати сказать, подавала. И оно уже воплощено в «Сове», — сказала Юля.
— Этого мало.
— Другие и того не сделали, — зметил Игорь.
— Другие ничего и не просят.
— Да, но вся новая «Сова», в конце концов, это мой проект, — возразил Игорь.
— Твой: Вот именно! — буркнул Александр Петрович. — Был бы твой. А из КБ за год ушло пять человек. И их кем-то надо заменить.
— Заменим.
— А новичков всех надо будет обеспечить жилплощадью.
— Обязательно. Кого-то можно будет поселить в нашу квартиру. А нам выделить новую. Мы еще ни разу не улучшали свои условия, — высказал наконец Игорь свой главный аргумент.
— Мне нужны, дорогой зять, мозги, а не квартиры. И я жилплощадь распределяю исключительно в интересах КБ, — подвел итог Александр Петрович и встал из-за стола.
Когда он скрылся на веранде и за ним закрылась массивная дубовая дверь с декоративными под старину медными накладными петлями, Маргарита Андреевна глубокомысленно проговорила:
— Ну, ничего. Это его Рощин расстроил. Я это знаю наверняка. Отойдет.
— И я так думаю, — согласился Игорь. — И хочет он того или не хочет, а у нас вполне законные претензии. Всем улучшают.
— А я тоже не понимаю, на что вы рассчитываете. И вообще странно, зачем завели этот разговор? — сказала вдруг Юля.
— То есть как это? — даже привстал со своего места от возмущения Игорь.
— А так. На тебя одного — трехкомнатную квартиру не дадут, даже если ты сконструируешь еще две такие «Совы». А я выписываться с Котельнической не собираюсь.
— Но это несерьезно.
— Очень серьезно. Кому нужна эта новая комната?
— Да в первую очередь тебе!
— Мне? С утра до вечера ходить по ней с тряпкой в руках и вытирать пыль? Не собираюсь…
— Да пойми! Нам просто уже неудобно жить в нашей квартиришке. Мы даже гостей не можем принять как следует.
— Из-за гостей перебираться куда-то к чертям на кулички глупо.
— Но я в конце концов хочу иметь дома свой кабинет…
— Вот что, Игорь. Лежать на тахте и читать журналы ты отлично можешь и в нашей сегодняшней, так называемой общей, комнате. А если ты хочешь приковать меня там на все вечера к телевизору, то меня такая перспектива не устраивает. Ни в трех-, ни в четырех-, ни в пятикомнатную квартиру я из старой Москвы не поеду. И вообще, найди сначала домработницу, а потом думай о большой квартире! — решительно заявила Юля, взяла ракетку и отправилась на теннисную площадку потренировать удар. Это занятие ей не надоедало никогда.
И Маргарита Андреевна, которая до сей поры в этом вопросе проявляла достаточно деловую активность и, больше того, даже явилась инициатором данного разговора, тоже поднялась из-за стола следом за дочерью.
— Н-да… вот насчет ее, это я уж не знаю. Ее, пожалуйста, уговаривай сам, — сказала она.
— Как? Она же ни с кем, даже со мной, ни в чем не желает считаться! — взорвался Игорь.
— И ничего удивительного. Юленька выросла на сливках, я ее буквально выкормила ими. И угодить ее совсем не просто, — урезонила зятя Маргарита Андреевна и направилась в свою комнату.
Глава 10
В Есино Сергей возвращался вместе со всей группой. Бочкарев вызвал машину, и она быстро доставила конструкторов к инженерному домику. По дороге говорили только о делах, так что к концу пути Сергею уже была ясна вся обстановка. Через два-три дня должен был закончиться монтаж, и надо было немедля приступать к испытаниям. Oрощаясь в пятницу с Бочкаревым, Кулешов не забыл напомнить ему об этом:
— Мы уже затянули сроки сдачи, Юрий Михайлович. Я непременно жду от вас в конце недели первые пробы.
— Пробы будут, — уверенно заверил Бочкарев. Но подумал и добавил уже менее бодро: — Только что они покажут:
— Вот и увидим, — не нашел причины для беспокойства Кулешов. — Начинается новый этап в работе. Это главное.
Сейчас в машине Бочкарев тоже сказал об этом.
— А почему мы вылетели из графика? — недоуменно спросил Сергей. — Ведь двигались совершенно нормально.
— В этом не одни мы виноваты. Как начали монтировать, так и пошли споры с самолетчиками за каждый квадратный сантиметр, за каждую гайку: тут поставить нельзя, то передвинуть невозможно. Приедешь — сам разберешься, — за всех ответил Заруба.
— А зачем что-то надо передвигать? — не понял Сергей. — Мы же не наобум работали. Нам же с самого начала были известны все параметры. Неужели в чем-нибудь ошиблись?
— Никакой ошибки нет, — успокоил его Бочкарев. — Все гораздо сложнее. Отстаем не только мы. Самолетчики тоже в сроки не уложились. И та модель, для которой мы готовим «Фотон», тоже только еще испытывается. Поэтому, естественно, нам ее предоставить не могли. Дали для испытаний другую — с той же скоростью, но несколько иной конструкции. Отсюда и весь сыр-бор.
— И так бывает? — удивился Сергей.
— А ты думаешь, только американцы по десять лет свои самолеты конструируют? А у нас все с первого захода получается? — усмехнулся Бочкарев.
— Нет, не думаю, — смутился Сергей и больше до конца пути в разговоры не вступал. Мрачное, сумбурное настроение, накатившее на него, как тяжелая волна, еще в пятницу, так по-настоящему до конца не рассеялось. Ведь с Юлей он не встретился, не поговорил и не восстановил хотя бы тех отношений, которые были между ними до его возвращения. Он знал по опыту прошлых подобных размолвок, что у него теперь плохое настроение будет не день и не два, оно будет мешать ему работать и не даст отдыхать. Но что он мог поделать? Об Ирине он почти не думал. А если и вспоминал, то лишь мельком, не выделяя ее из общей цепи событий последних дней. И не удивлялся этому. Знал, так бывает. Случается в жизни что-нибудь этакое, необычное, яркое, что вроде и взволнует, всколыхнет душу, даже вызовет в ней отзыв. Но пройдет совсем немного времени, и это яркое забудется иногда вовсе, а иногда оставит о себе хоть и приятное, но лишь призрачное, как сиреневая мгла белых ночей, воспоминание.