Взорвать «Аврору»
Шрифт:
– Елена.
– А почему же Борис вас Вавочкой назвал?
– Потому что он платит… А вы можете не представляться. И не потому, что вас Борик назвал. Вы просто Владимир. У вас даже на лице это написано.
– Забавно, – покачал головой Сабуров. – Вообще-то отец был против, он хотел меня Святославом назвать. Это мама настояла.
Мелодия танго смолкла, но пары не расходились. Епишин подмигнул Владимиру:
– Сейчас еще будет. Вовкин, смотри мне, с Вавочкой поосторожнее…
– Услышал вас, господин штабс-капитан! – нарочито громко
Епишин испуганно вздрогнул, съежился, покрутил пальцем у виска. На него и Владимира недоуменно оглядывались соседи по танцплощадке.
На невысокой эстраде между тем появилась чрезмерно ярко накрашенная певица, одетая в моднейшее – чуть выше колен – невесомое платье, украшенное длинной ниткой жемчуга. В пальцах она сжимала длинный папиросный мундштук. Один из музыкантов, щуплый носатый скрипач в черном фраке, с улыбкой обратился к залу:
– Добрый день, уважаемые граждане! Приятного вам аппетита! Сегодня для вас в нашем уютном кабаре в качестве пикантной приправы к обеду – проездом из Таллина в Хельсинки очаровательная Лиза Рихтер со своим мелодраматическим пением!
Раздались громкие аплодисменты. Видимо, Лиза Рихтер была местной звездой.
К удивлению Владимира, у певицы оказался вполне приличный голос – волнующий, хрипловато-нежный. Она пела щемящий старинный романс, надламывая брови, словно молила спасти ее. И музыканты подстроились под певицу, играли сдержанно, с печальными лицами, без современных выкрутасов.
Пары медленно кружились под песню. Елена, приблизив губы к уху Владимира, с упреком произнесла:
– Зачем вы его так? Он же боится. С бывшими офицерами не церемонятся, вы же сами знаете…
– Не знаю, – покачал головой Сабуров. – Мне и смешно, и жалко, и гадко. Где тот Борька Епишин, который мечтал умереть за Родину, который целовал свои новенькие погоны?.. Странно все.
– А где вы сами прежний? – тихо спросила девушка.
Владимир внимательно взглянул на нее. Она не отвела глаз.
– Я здесь.
– Я вижу…
Когда песня смолкла, зал дружно, жарко зааплодировал певице. Епишин, отбивая большие ладони, завертел головой в поисках приятеля.
– Вовка! – обеспокоенно позвал он. – Вовка, ты где?
– А они с Ленкой ушли, когда песня была, – лениво сказала плотненькая брюнетка.
Епишин озадаченно покрутил головой и вдруг добродушно расхохотался.
– Ну, Вовка и дает! Ходок…
Часы на башне церкви святого Петра – одного из символов Риги – показывали два часа дня. По бульвару Аспазии неслись автомобили и автобусы, звенели трамваи, цокали копытами извозчики. Из распахнувшихся дверей модного кафе «Отто Шварц» вывалилась компания подгулявших молодых людей, порыв ветра принес оттуда звуки американского джаза. Кутилы, громко хохоча и распевая что-то, направились в глубь Старой Риги.
Генерал, сидевший на заднем сиденье такси, со вздохом пристукнул рукояткой трости по спинке переднего сиденья. Полковник, одетый в форменную тужурку
– Как я все это ненавижу, если бы вы знали, Павел Дмитриевич, – глухо произнес генерал.
– Что именно, Алексей Кириллович? – Шептицкий взглянул на часы.
– Да вот это все. – Покровский кивнул на кафе. – Растащили Россию на осколки, нахапали, а теперь веселятся…
– Ничего, – холодно сказал полковник. – Бог даст, Рига еще будет русской…
К машине подошел скромно одетый молодой человек лет двадцати пяти, с незапоминающимся лицом и тонкими усиками. Открыл дверцу и нырнул на заднее сиденье. Шептицкий тут же тронул машину, повернул направо и встроился в поток движения по бульвару Бривибас.
Молодой человек, волнуясь, повернулся к генералу:
– Разрешите доложить, ваше превосходительство?
– Докладывайте, поручик, – кивнул Покровский.
– На заданной точке в расчетное время он… не объявился.
Шептицкий резко обернулся:
– Как?!
Поручик виновато пожал плечами:
– Не могу знать, господин полковник. Вот… – Он протянул смятый телеграфный бланк.
Генерал поднес бланк к глазам. Прыгающие буквы складывались в слова: «Володя не приехал зпт вероятно зпт раздумал тчк Сазонов».
Он передал телеграмму водителю. Тот, не отрываясь от дороги, пробежал ее текст.
– Сазонов – это ваш… друг в Петербурге? – хмуро спросил генерал.
– Да… Черт, неужели провал? – процедил полковник.
– Ну почему сразу провал? – спросил Покровский. – Он мог… не знаю, застрять где-нибудь…
– Где?! – выкрикнул полковник и с силой ударил ладонью по рулю. – В девять ноль-ноль телеграмма от него должна была лежать на почтамте!!!
– Почему вы в этом так уверены, Павел Дмитриевич?
Полковник оглянулся на пассажиров.
– Потому что я знаю этого человека.
Большой просторный вестибюль здания Ленинградского областного отдела ОГПУ на улице Дзержинского, 2, то и дело быстрым шагом пересекали сотрудники. На проходной за отдельным столиком сидел дежурный с одним «кубарем» в петлицах. Над его головой чуть слышно бормотала что-то радиотарелка.
Захаров с трудом потянул на себя тяжеленную дверь, зашел внутрь. Ему не приходилось раньше бывать в облотделе, и он не без робости оглянулся по сторонам. Подойдя к дежурному, протянул ему удостоверение.
– Пропуск? – равнодушно спросил дежурный.
– Мне к начальнику отдела, – вздохнул Захаров. – Информация крайней важности.
– Обождите минуту.
Дежурный снял трубку внутреннего телефона.
– Здравия желаю. Тут к Станиславу Адамовичу на прием лично… Не знаю. Говорят, крайне важно. – Дежурный жестом показал Захарову, чтобы тот еще раз предъявил документ, вгляделся. – Захаров Семен Игнатьевич, замначальника районного линейного отдела. Понял. – Дежурный повесил трубку. – Товарищ Мессинг очень занят, когда освободится – неясно.