Взорвать Манхэттен
Шрифт:
Я, покорившись дамам, горячо обсуждавшим качество кройки и шитья, смиренно подумал, что недалек тот миг, когда данный счетик мне пристрочат суровой ниткой к заднице и не пора ли, впервые оказавшись на свободе, сдернуть куда-нибудь подальше, но только куда? Мираж, в котором я пребывал, мог в любой момент бесследно растаять.
Единственно разумным представлялся визит в российское посольство, однако, путь из него лежал в застенки спецслужб, а после анализа моей никчемности, - в тюрьму.
Нет, с поспешными действиями торопиться не следовало. Кроме того, как я понял из слов Барбары, Уитни возвращался
Погрузив обновки в чрево лимузина, я в компании милых благодетельниц, покатил на экскурсию по Вашингтону, располагавшемуся поблизости.
Ничем примечательным столица Америки не отличалась. Так, городишко. И Белый дом с нашим московским Кремлем ни в какое сравнение не шел.
Уяснив мою кислую реакцию на проносящиеся в окне достопримечательности, Барбара заявила, что мне необходимо съездить в Нью-Йорк и в Лас-Вегас, вот там, дескать, жизнь! Но это уже решит мистер Уитни.
Я вновь омрачился угрозой своего позорного и неотвратимого разоблачения. Хотя, что несколько обнадеживало, могущественный дядя Генри, как поведала Барбара, в глаза меня не видывал, и, прикинься я простаком со слабым владением английского языка, игра в бедного родственника могла бы и затянуться.
Вечером за Ниной заехал высокий, атлетического сложения парень, представившийся мне как Том, и на открытом двухместном «Порше» они укатили куда-то веселиться. Формально я был приглашен в их компанию, и мне даже предлагался «роллс-ройс», но я посчитал нелепым тащиться в одиночестве на лимузине за спортивным авто этой парочки, у которой наверняка имелись свои планы.
Моя родина – город Обломов…
Я поймал себя на мысли, что здорово расстроился из-за этого счастливца, умыкнувшего Нину. Везучий парнишка. Живет, чувствуется, припеваючи, входит в круг избранных, хорошо говорит по-английски. И куда после этого нам? А затем подумал, до чего же неуемен человек в своих устремлениях! Ведь еще утром я опасался, что не доживу до вечера, а сейчас озабочен, как отбить девчонку у здешнего холеного жеребца!
К вечеру куда-то отлучилась и Барбара, заботливая повариха Клэр накормила меня ужином и отправилась ухаживать за каким-то котом, - любимцем мистера Уитни, серьезно, как я понял, прихворнувшим.
Я же пошел в свою комнату. Отмокнув в джакузи, улегся на восхитительное парчовое ложе и включил телевизор. Долго перебирал спутниковые программы в поисках родной, российской.
Согласно легенде, русский язык я знал, поэтому, подсматривай кто за мной, такому выбору было логичное объяснение.
– Ты то включаешь, то выключаешь, положи пульт! – внезапно произнесли по-русски откуда-то из угла комнаты.
Я вздрогнул, подскочив на кровати. Мгновением позже понял: голос шел из динамика. Я нашел-таки отечественную программу с каким-то фильмом, откуда и взялся данный текст.
Уняв оторопь, я с печалью покосился на телефон, стоящий на тумбочке, – вот бы позвонить маме! Ведь для нее я – без вести пропавший, и что с ней происходит сейчас, – трудно и больно представить. Но звонить отсюда нельзя. Звонок подобен самоубийству. Ведь, как ни крути, а сейчас я был разведчиком в стане врага. Не было только сопереживающих мне руководителей и благодарной отчизны.
Между тем на экране мелькали милые сердцу московские улицы. И понятные мне люди с их близкими моему сознанию заботами.
После новостей началась премьера сериала, следом – какая-то передача, кстати, про знаменитых шпионов, и я не заметил, как наступила глубокая ночь. Однако спать мне категорически не хотелось.
Зато остро хотелось пить. В другом случае я не побрезговал бы водой из крана, но образ здешней жизни невольно склонял к привередливости, да к тому же припомнилось, что в гостиной на столе остался целый поднос с бутылочками минеральной воды. Этот поднос словно предстал перед моими глазами: мельхиоровый, с пузатыми зелеными пузыречками, таящими в себе чистую, готовую зашипеть на губах упругими пузырьками живительную влагу…
Искушение было настолько волнующим, что, всунув ноги в тапочки, я в одних трусах вышел из комнаты в темный, как пропасть, коридор. Ставни на окнах были опущены, и свет с улицы не пробивался. Вдалеке, у лестницы, ведущей в холл перед гостиной, тускло мерцал с нижнего этажа едва различимый огонек какой-то лампы.
Я с трудом обнаружил включатель и, нажав его кнопку, осветил-таки, наконец, длинное коридорное пространство.
Пройдя в гостиную, выпил три бутылки подряд, посидел в одиночестве, наслаждаясь ранее неведомой мне роскошью быта сильных мира сего, а после пошел обратно.
Поднимаясь по лестнице, я совершенно механическим жестом выключил бра на стене, посчитав излишним расход ночного электричества, и - двинулся вверх.
Когда дошел до середины лестницы, свет в коридоре погас. Вероятно, перегорела лампа. Меня окружила кромешная тьма. Но, не теряя присутствия духа, вспоминая пройденные ориентиры, я довольно уверенно продолжил свой путь.
Я шел строго вперед, с вытянутыми перед собой руками, должными в итоге упереться в заветную дверь спальни, но, когда, казалось, достиг ее, ладони уперлись в какую-то стену. Я принялся судорожно шарить в пространстве, пытаясь найти заветную деревянную поверхность, но всюду натыкался на архитектурные выступы и углы. И вдруг на полу различилась едва заметная полоска света. Наверняка от телевизионного экрана, свет которого пробивался в нижнюю щель заветной двери. И я решительно шагнул в его сторону.
И – наткнулся на проклятый стеллаж! Послышался удар тяжелого металла по стеклу: это сверзился пудовый индийский божок, стоявший на верхней полке. Я осознал это мгновенно.
После, как взрыв гранаты, разлетелась сама полка, обрушившись вниз, на последующие, а затем звон, стон, дребезжание и уханье последовательно разлетающегося по сторонам стекла, оглушили меня, судорожно и потерянно застывшего в непроглядной черноте.
Я бывал в переделках, дважды попадал под артобстрел, но такого страха и беспомощности не испытывал никогда. Страх, впрочем, был не перед битыми стекляшками, да и не страх, а стыд, - перед теми, кто приютил меня, накормил и обогрел, а я…