Взорвать Манхэттен

Молчанов Андрей Алексеевич

– Мы уже захватываем ее, - проронил Абу.

– И скоро ислам будет там государственной религией, - кивнул Хабибулла.
– Там уже есть наши больницы, школы, магазины, институты. Они боятся нас, но признают уже без оговорки. Каждый четвертый европеец - мусульманин. Поэтому их время - время заката. Они слабы, они надеются, что мы сможем с ними сосуществовать. Никогда! Нет равноправия культур или религий, как бы это не декларировалось. Разве христианин поставит себя вровень с индийцем? А ты признаешь протестанта или католика?

– И каким же тебе видится будущий мир?
– не без трепета спросил Абу.

– Сначала мы захватим Европу, - уверенно доложил наставник.
– Там будет наш штаб. Мы консолидируем всю Африку, что уже практически сделано. Одновременно Россия потеряет Кавказ, ей

не справиться с той лавиной, что зреет на его склонах. Крым станет мусульманской республикой. Как только это произойдет, оживится Китай. Он набрал мощь, но его экология и ресурсы изъела своими аппетитами индустрия, служащая Западу. Он предъявит русским права на сибирские территории, где раньше были его границы, и настанет великая смута. У России те же болезни, что и у Запада, она угасла и одряхлела, она пропитана безверием и коррупцией, и кто ей поможет?

– Америка, - осторожно вставил Абу.

– Только в расчете на ее ресурсы, - ответил Хабибулла.
– Но не все ли равно, чьи они будут? Сдать позиции, не обременяя себя войной с Китаем, или рассчитывать на алчную Америку, в любой момент способную подло предать тебя, либо из союзника превратиться во врага? К тому же учти, что в России - миллионы мусульман, и им будет о чем призадуматься, глядя на наше победное шествие с Востока на Запад. Да, Америке нужна война, но не с Китаем. Америка будет воевать за нефть. И тут есть две цели: Ирак и Иран.

– Ирак - цель попроще, - сказал Абу.
– Я знаю наших генералов, они продажны, и с ними обо всем легко договориться. К тому же мы разделены многими амбициями, а Иран - целостен, могуч, и лидеры его возвышены народом. А его запасы нефти и газа - главные в мире.

– Наверное, ты прав, - отозвался Хабибулла.
– Но если они покушаются на мусульман, нам тоже стоит предупредить их о своей силе…

– Каким образом?

– Возможно, я посвящу тебя в свои мысли. Но - позже, позже…

– Хорошо, - сказал Абу.
– Но я не понимаю одного: если мы захватим Европу, то Америке, вероятно, сегодня это и на руку. Ей на руку и слабая Россия, и ее дрязги с Китаем. Но ведь ей совсем не на руку наше шествие по планете?

– Будет война, - равнодушно кивнул наставник.
– Но кто из правоверных боится войны? У нас есть Аллах, а что есть у них? Ракетами и бомбами ничего не решишь, если трясешься на свою жалкую шкуру и одновременно жаждешь добычи. Рано или поздно ты должен ступить на землю, которую бомбил издалека. А что ждет тебя - захватчика, неженку и труса среди тех, кого ты пытался растоптать? Сейчас они это не понимают, а поймут тогда, когда будет поздно. У Америки нет будущего. Раньше ее объединял консерватизм и христианская религия. Консерватизм убит псевдо-культурой, насаженной дьяволом, а христианство подменили сотни суетных сект. Их страну захлестнул поток нелегальных пришельцев, их миллионы. Они приехали за долларом, их цель - не укрепить Америку, а составить личное состояние. Ты знаешь это лучше меня. Эти люди не ведают историю страны, ее традиции, им наплевать, кто президент и сенаторы, и что будет завтра; главное для них - собственный желудок, личный дом и автомобиль. Прежние ценности Америки умерли, как и те, кто их создавал. Раньше Америка была плавильным тиглем всех рас, сейчас - сборище группировок и национальных общин. Пройдет совсем немного времени, и все это подкосит ноги исполина, он рухнет. Но прежде, чем рухнет, попытается, спохватившись, договориться с нами о паритете. Или - открыто провозгласит свой штаб с мировым правительством. Их МВФ, ВТО и Всемирный банк - предтечи министерств финансов, торговли и развития объединенного мира. Но - напрасно! Повторяю: они опоздают. Им помешают разногласия и либерализм, трусость и меркантильность. Мы, мусульмане, не войдем в этот их суррогатный мир. Мы будем диктовать все и всем! И наша задача - не в социальном, а в религиозном объединении. Социальное происходит сейчас, религиозное - задача грядущего десятилетия. Мы должны быть едины и непримиримы, избегая разнотолков Корана. Разнотолки будут тягчайшими преступлениями, уясни это, Абу. Наша суть - абсолютная нетерпимость к инакомыслию.

– Это я понимаю, учитель…

– К сожалению, - доверительно произнес Хабибулла, - многие уважаемые наши люди еще не

сознают, что мы должны показать Америке крепкие зубы уже сегодня. Мол, таковое нам покуда невыгодно, сопряжено с риском… Но ведь они ослеплены своим могуществом и не принимают в расчет никакое сопротивление. В стране, где живет пять процентов населения планеты, а военный бюджет составляет пятьдесят процентов от затрат на все мировое вооружение, конечно же, готовятся к агрессии. Затраты в четыреста миллиардов долларов на армию были немыслимы, когда они противостояли вооруженным до зубов Советам, а сейчас эта сумма - данность… - Он запнулся. Затем, усмехнувшись, выставил ладонь в сторону собеседника, продолжив насмешливо: - Ладно, я утомил тебя своими размышлениями вслух… А скажи-ка ты мне вот что… Был тут у меня на днях спор с одним человеком… Возможно ли с земли отключить управление пассажирским или военным самолетом? Чтобы летчик не сумел повлиять на полет, и тот бы продолжился так, как последуют команды с земли?

– Тот, кто утверждал такое, проиграл спор, - сказал Абу.
– Если как-то вывести из строя автопилот, летчик возьмет управление на себя.

– То есть, подобное невероятно в принципе?

– Для этого надо создать целые конструкции, внедрить их, испытать, обучить наземного оператора на станции слежения…

– Ну, хватит, хватит, - отмахнулся Хабибулла.
– Спор и в самом деле был глуп. Другое дело, я думал, что у современной техники куда больше возможностей… - Он сонно потер глаза.
– Жду тебя завтра, - сказал утомленным голосом.
– Завтра ко мне придут друзья, и мы сможем вместе молиться. Приходи и ты.

Следуя на такси к отелю, Абу анализировал свое свидание с проповедником. Задание ЦРУ он выполнил, сказав то, что должен был услышать собеседник. Из разговора же вытекало следующее: Хабибулла имеет отношение к реализации в США некоего теракта, - вероятно, с помощью начиненного взрывчаткой самолета. ЦРУ о таком плане знает. Он, Абу, покуда используется обеими сторонами втемную. Американцы с его помощью, возможно, стремятся укрепить данную мысль в голове Хабибуллы и его сподвижников, а те, в свою очередь, способны привлечь к исполнению акции Абу, что также устраивает ЦРУ. Что это означало по сути? Экстремисты, взращенные и выпестованные Америкой, некогда слепо повиновавшиеся всем ее указаниям, ныне превратились, раздробясь, в самостоятельные силы, пускай и напичканные агентурой старых хозяев. Однако надменные приказы из-за океана остались в прошлом, настала пора отчужденности, тонких интриг, теневых комбинаций и в лучшем случае - временных договоренностей. Устремления Хабибуллы и его сподвижников явно пытались использовать с дальним прицелом, исподволь подогревая их. Абу был лишь одним из элементов многоступенчатого плана неведомой ему операции.

Игра вырисовывалась долгой и опасной. Предстояло решить, что следует докладывать Дику, а что опустить в отчете. Например, интерес Хабибуллы к управлению летательными средствами извне. Стоит ли говорить об этом? Такой вопрос раскрывает для него, агента, суть его миссии. А понравится ли осведомленность Абу начальству?

С другой стороны, его контакт могли фиксировать со стороны, и понравится ли начальству лукавство Абу, умолчи он об интересах Хабибуллы?

Ему придется быть откровенным. Он выбрал ту сторону, на которой теперь поневоле придется добросовестно и взвешенно играть. Ему чужды его хозяева, но разве ему близок Хабибулла? И для тех, и для других - он всего лишь инструмент. И его задача - стать инструментом не одноразового, а долгого и ценного использования. Иного уже не дано.

Капкан захлопнулся.

МАКСИМ ТРОФИМОВ

Возможно, я неверно повел себя с этим господином Уитни, проявив непочтение и заносчивость, к чему он явно не привык. Тон и замашки у него были явно диктаторскими, и уж не знаю, как он обходился со своими подчиненными, но в своей семье спуску, чувствуется, не давал никому. Суровый дядя. Лет пятидесяти, но моложавый, крепкий, с жестким волевым лицом, чьи черты, однако не были грубы, а весьма аристократичны, и - проницательными, недружелюбными глазами. Их холодно изучающий взор давил, буквально пригвождая к месту. Вот я, наверное, и взъершился, интуитивно почувствовав себя, как жук под лупой.