Взращение грехов
Шрифт:
Саакян не стал пить коньяк. Он поставил бокал на столик перед собой.
— Вы понимаете, о чем я говорю, господин Дронго? Здесь были очень сильные позиции у всех кавказцев. Скажем так, что здесь у нас не было традиционных столкновений, которые бывают в других местах. Армяне и азербайджанцы, грузины и абхазы, ингуши и осетины, чеченцы и лезгины — все жили здесь достаточно дружно.
— Преступный интернационал, — заметил Дронго.
— Зачем так грубо, — развел руками его собеседник, — просто мы все достаточно понимающие люди. Нам нечего делить, когда есть один большой бизнес. Но оказалось, что наш бизнес привлекает внимание и других группировок. Нас начали теснить, выдавливая из области. После появления нового губернатора нашу группу сильно обескровили, лишили поддержки. А вы знаете, что без поддержки власти не может существовать ни одна подобная группировка. Это только в романах или в кино можно рассказывать
Сааякян взглянул на свой бокал, но не стал его трогать.
— Так было всегда, — продолжал он. — Мне мой дядя рассказывал, как перед началом Московской Олимпиады всех самых крупных криминальных авторитетов Москвы и бывшего Советского Союза собрали и привезли к самому Щелокову. Можете себе представить? Самые известные «воры в законе» и министр внутренних дел Советского Союза. Об этой операции знал и его заместитель — генерал Чурбанов, который был зятем самого Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева. Всех самых уважаемых людей привезли к Щелокову, и он им объяснил, что во время Олимпиады не должно быть ни одного хищения, ни одного случая воровства, ни одного грабежа квартир или нападения на иностранцев. Потом отыграетесь, пообещал им Щелоков. После Олимпиады можете взять свою долю, но во время проведения Игр не смейте и пикнуть. Авторитетные люди с ним согласились. Олимпиада прошла идеально. Позже, когда все иностранцы уехали, в течение целого месяца город был отдан на «разграбление». Преступность выросла в четыре раза. То есть даже тогда, когда в Советском Союзе был совсем иной уровень организованной преступности, власть предпочитала договариваться с авторитетами, а не рубить направо и налево.
— Я слышал об этом договоре, — кивнул Дронго, — теперь говорят, что раньше ханжески врали.
— А сейчас стоически молчат? — продолжил его мысль Саакян и улыбнулся. Он снял очки, протер стекла и снова их надел.
— В общем, у нас появились большие проблемы, господин Дронго. Очень большие. Нас отсюда выдавливают и, судя по всему, скоро выдавят окончательно. А тут происходит такое ужасное событие. Можете себе представить, что грузин, выходец с Кавказа, дважды судимый, мой личный знакомый и очень успешный бизнесмен Вано Тевзадзе неожиданно для всех убивает заместителя начальника городской милиции. Это для нас окончательный крах. Мы уже не смеем ни на что надеяться. Нам объявили беспощадную войну. И не только наши конкуренты из других группировок. Но и правоохранительные органы. Нас теперь просто выдавливают из области. Появились азиатские группировки, которых здесь никогда не было. Таджики, узбеки. Даже китайцы, вьетнамцы. Активизировались наши соседи — латыши. Я уже не говорю о традиционных группах, которые здесь живут. В общем, у нас появились проблемы. Большие проблемы, господа. Очень большие. И мы не знаем, как их решить. Но я уже много лет знаю Вано Тевзадзе. Это очень умный и толковый бизнесмен, он еще в советское время был предприимчивым и умелым хозяином. Правда, ему несколько раз не везло, он попадал под разные кампании и дважды оказывался в местах не столь отдаленных, но всегда успевал оставить своим компаньонам налаженный бизнес. И вот теперь его обвиняют в убийстве Степана Проталина. Я уверен, что он этого не мог сделать. Мы даже хотели нанять ему своего адвоката, пригласить кого-то из Москвы. Но в прокуратуре нас уговорили не вмешиваться. Это могло сыграть против самого Тевзадзе, если бы узнали, что криминальные авторитеты с юга оплачивают ему известного адвоката.
Мы знаем подробности этого дела и поэтому не вмешиваемся. Хотя я по-прежнему не верю, что Вано мог убить полковника милиции, но факты таковы, что против них мы ничего не можем сделать. Единственное, что нам отчасти удалось, это убедить областное руководство ФСБ проверить Тевзадзе на этом новом аппарате… как он называется… «детектор лжи».
— А я думал, что Мусин все организовал и ему разрешили этот эксперимент в ФСБ, — удрученно заметил Славин.
— Правильно думали, — сказал Саакян, — ваш Мусин честный человек, но без нашего вмешательства никто не разрешил бы подобный эксперимент. И не забывайте, что все спецслужбы всегда воюют друг с другом. Но вы знаете, что в прокуратуре решили поддержать позицию МВД, и следователь не разрешил использовать материалы проверки Тевзадзе на этом аппарате. Мы ничего не могли сделать. У руководства областного МВД были свои доводы. Они не могли и не хотели оставлять нераскрытым убийство своего офицера, убийство такого человека, как Проталин. И мы поняли, что не сможем больше помочь Тевзадзе. Но когда мне сообщили, что сюда приехал тот самый аналитик Дронго, о котором я много слышал, то тогда я сразу подумал, что у нас появился шанс. Пусть пока один шанс из ста, но он наконец появился. Хотя, насколько я представляю, вытащить Тевзадзе из этой ситуации почти невозможно. Мне рассказали, что он готов подписать признание своей вины, но я не хочу в это верить.
— Он признал свою вину, — тихо сообщил Славин, — и готов дать свои показания на суде. Через несколько дней начнется суд. Будет почти невозможно его спасти, если он будет настаивать на своей вине.
— Мы это понимаем, — сказал Марлен Ашотович, — и будет очень жаль, если его осудят. Третья судимость. И какая статья! Убийство полковника милиции при исполнении им своего служебного долга. Кошмарная статья! Тевзадзе сразу становится рецидивистом, и его отправят в колонию для особо опасных преступников. Там он, конечно, не выдержит. И будет очень жаль…
— Мы пытаемся понять, как могло произойти это убийство, — пояснил Славин, — поэтому я попросил господина Дронго помочь мне. Но пока мы ничего не нашли.
— Вы только первый день в городе, — напомнил Марлен Ашотович, — и, конечно, еще ничего не успели. Мы готовы оказать вам любую помощь, выделить столько людей, сколько вы хотите. Если вы сумеете доказать, что Тевзадзе не виноват, это будет самым лучшим результатом вашей деятельности. Мы даже согласны заплатить вам как адвокату и вам, господин Дронго, как эксперту.
— Только этого мне еще и не хватало, — задумчиво сказал Дронго.
— Понимаю, — добродушно кивнул Саакян, — не хотите получать бандитские деньги? Ничего, мы сумеем продумать форму нашей благодарности. Но только в том случае, если его не признают виновным в этом страшном убийстве.
— Вы лично знали Проталина?
— Конечно, знал. Хороший офицер, очень смелый оперативник. Немного нервный, сказывалась его командировка в Чечню. Но смелый и решительный. Мог сказать любому чиновнику в лицо все, что о нем думал. Самое главное, что с ним всегда можно было договориться. Поэтому версия его убийства Вано Тевзадзе мне представлялась абсолютно бредовой.
— Почему в прошедшем времени? — сразу поинтересовался Дронго. — Почему «представлялась»? А не «представляется»?
— Именно потому, что я все знаю. Ни одной зацепки у Вано нет и не может быть. Ни одного шанса на освобождение. Любой суд гарантированно вынесет высшую меру наказания — пожизненное заключение. И никто не поможет несчастному.
— А вы согласны помочь?
— Безусловно. Сделать все, чтобы вытащить Тевзадзе. Вы должны понимать, как к нам относятся люди после этого случая. Для них ведь все кавказцы на одно лицо. Азербайджанцы, армяне, грузины, осетины, лезгины. В общем, все. На рынках уже говорят, что нужно гнать отсюда «чернозадых». Говорят еще более грубо. И боюсь, что такие настроения будут провоцироваться еще больше после возможного осуждения Тевзадзе. Тогда нам всем действительно придется отсюда уехать.
— Защищая Тевзадзе, вы думаете прежде всего о своих интересах, — заметил Дронго, — мне кажется, что это не совсем честно. Ведь он не был членом вашего преступного клана?
— Не был, — согласился Саакян, — он вообще старался держаться в стороне. Привез товар, получил деньги, уехал. Никаких лишних встреч, никаких лишних разговоров. Я только после его ареста узнал, что он был еще и осведомителем уголовного розыска. Но здесь у меня к нему нет никаких претензий. Он ни разу никого из наших не сдал. А сдал только один раз двоих «беспредельщиков», которые кустарно планировали нападение на банк. Если бы не Тевзадзе, эти двое отморозков могли бы устроить кровавую бойню. Нет, у нас к нему нет никаких претензий. Он человек опытный. Знает, что можно говорить, чего нельзя. Два раза в колониях сидел. Когда я узнал, что его в камере избили, я думал, что всех уродов, которые его били, накажу. Потом понял, что нельзя и здесь вмешиваться. Формально он был стукачом, а мы не имеем права таких защищать. В общем, вы уже поняли: все смешалось в один клубок. И все наши проблемы сейчас завязаны на этом судебном процессе. Если вдруг случится чудо и Тевзадзе оправдают, то это будет самым лучшим результатом. Но если его посадят, последствия будут просто непредсказуемыми. Хотя я почти убежден, что его наверняка посадят. Никаких других вариантов я пока не вижу.
Саакян взял свой бокал с коньяком и сделал несколько глотков. Поставил бокал на столик.
— У нас уже начались очень большие неприятности, — честно признался он, — исчез курьер, которого послали сюда из Ингушетии. Месяц назад прислали, а он словно в воду канул. И теперь мы все ждем, когда здесь появятся его друзья, которые попытаются выяснить, куда и как пропал их курьер. Хорошо, если эти разборки не превратятся в настоящую криминальную войну всех кланов. Мы этого не хотим. Но и удержать других от войны мы не сможем.