Взять свой камень

Веденеев Василий Владимирович

В результате контрударов советских войск подвижные соединения группы Гудериана были остановлены в междуречье Березины и Днепра. Им не удалось, как планировало немецкое командование, стремительно выдвинуться к Днепру и форсировать его с ходу…

* * *

Щур и лысый осматривали вагоны. Налегая плечом на тяжелую дверь, откатывали ее в сторону, потом влезали внутрь и начинали ворошить тюки и ящики или длинным прутом тыкали в зерно.

Следом за ними ходил тощий немец с большой клеенчатой тетрадью в руках и старательно записывал номера проверенных вагонов и характер

груза. На каждый вагон уходило не меньше пятнадцати минут, и то если в нем был уголь или еще что-нибудь подобное, когда не надо ворошить все внутри, показывая немцу, что, как и где лежит.

Уголовники устали, руки, плечи и спины у них болели от непривычной работы, и немец, заметивший, что они едва двигаются, разрешил перекурить, кинув им пачку дешевых сигарет. Радостно схватив ее, лысый разочарованно заморгал – пачка оказалась почти пустой. Немец швырнул еще коробок спичек и сердито забурчал, показав рукой в сторону.

– У-у, хмырь гундосый! – не опасаясь, что его поймут, передразнил солдата Щур. – Чего воешь?

– Сердится, – разминая сигарету, объяснил лысый. – В вагоне сено прессованное, трухи полно, пожара боится.

– Ну его к… – выругался Щур, устраиваясь на подножке. – У меня ноги не казенные взад-вперед шастать по путям.

Лысый засмеялся. Зажег спичку, дал прикурить Щуру, прикурил сам и уселся на землю, по-татарски подобрав ноги.

Немец еще немного побурчал, потом захлопнул клеенчатую тетрадь и ушел по своим делам.

– Чего тебе черный говорил? – глубоко затянувшись, спросил лысый. – Опять грозился?

– Не, – засмеялся Щур, – подобрел. Обещался нас в полицию устроить служить.

– Ха! – лысый восторженно хлопнул себя по коленям. – В кошмаре лагерном не привидится. Я никогда бы о себе такого и подумать не мог – полицейский!

– Ничего, – сплюнул Щур, – оботремся. Научимся искать кого немцам надо. Они тут надолго, если не навсегда. Наши-то бегут, только пятки сверкают.

– Теперь нам другие – наши, – философски заметил его приятель. – Ушел бы ты от греха с подножки. Вагон солнцем прокалило, сено что твой порох. По головке немцы нас не погладят, если вагон спалим.

– У них лошадок нету, – усмехнулся Щур, но с подножки соскочил. – Они больше на машинах ездят – техника, Европа!

– Да, – согласился лысый, – но морду тоже бьют. Похлеще, чем в НКВД.

– Чего не бывает, – лениво ответил воображавший себя как минимум начальником вспомогательной полиции Щур. – От нас не убудет, свое возьмем. Жалко, нигде спиртяги не нашлось. Цистерны они почему-то осматривать не приказали, боятся, что мы надрызгаемся?

Лысый не ответил. Повернувшись в сторону выходной стрелки, он внимательно всматривался в фигуры двух мужчин, то появлявшиеся на путях, то вновь нырявшие под вагоны составов, растянувшиеся до самого семафора. Один нес ведро – помятое, тяжелое, судя по тому, как он сгибался на одну сторону. Второй небрежно помахивал молотком на длинной ручке, словно собираясь простукивать им колеса.

– Слышь, – подергал за штанину стоявшего над ним Щура лысый. – Глянь-ка… – он показал на мужчин, но они, как назло, опять нырнули под вагон.

– Чего? – никого не увидев, Щур покрутил пальцем у виска. – Крыша поползла? Не успел я про спиртягу сказать, а ты уже и захмелел? Ну даешь!

Он

схватился рукой за скобу двери товарного вагона и, подтянувшись, впрыгнул внутрь. Сердито раскидав ногами клочья сена, выбросил на пути окурок, тяжело вздохнул и полез проверить, что лежит у стенок. Немцы приказали осматривать все внимательно, пригрозив наказать за нерадивость. Зачем им понадобилось осматривать вагоны, Щур не понимал – теперь у них трофеи никто не отнимет, а ты корячься, сдвигай тюки и ящики, перекидывай мешки, ползай, наклоняйся, ломайся. Работать он не привык и очень не любил, но прекрасно понимал, что с немцами спорить не стоит: можно схлопотать и хуже, чем по морде. Да еще лысый чудит, отлынивает, уселся на землю и досасывает сигарету, причмокивая толстыми губами. Уже пальцы обжигает, но не бросает окурок.

– Давай сюда! – прикрикнул на него Щур. – Хватит балду бить.

– Щас, – отмахнулся тот, с нетерпением ожидая, когда опять вынырнут из-под вагонов те двое.

Ага, вылезли, идут вдоль состава прямо к нему. Мужчина с ведром уголовника совершенно не интересовал – он был полностью уверен, что никогда его не видел, – а вот второй… Второй показался странно знакомым: кошачья походочка, мягкая, пружинистая, полная скрытой готовности броситься в сторону; поворот головы, когда он оглядывается; мятый костюмчик. Неужели опять появился тот сумасшедший? Ну да, это он ворвался в подвал школы с карабином в руках и устроил натуральный бой с немцами. Что он здесь делает? После того как они с Щуром вытащили его из подвала – задыхающегося, потерявшего сознание, – немцы забрали сумасшедшего к себе, а он умудрился снова от них сбежать, угнав грузовик. И снова стрелял по солдатам. И вдруг объявляется на станции и разгуливает себе в компании с каким-то дядьком! И что тот таскает в ведре? Не водицы же несет напиться?

Лысый встал и закрутил головой, высматривая приставленного к ним немца. Куда он запропастился в самый нужный момент? Надо ему немедленно сказать про эту парочку. Но проклятый фашист словно сквозь землю провалился.

– Идешь? – недовольно спросил из вагона Щур. – Сколько ждать?

– Иду, иду, – успокоил его приятель, настороженно наблюдая за приближающимися к нему людьми.

Что делать? Закричать? А вдруг сумасшедший опять вооружен? Стрельнет – и нет тебя, с него станется. По всему видно, птичка непростая, наверняка из вояк, из офицеров. Немцы обмолвились, что он сюда с парашютом спустился, с самолета. Зря не прилетит такой, не побоявшийся в одиночку затеять бой с целой немецкой частью. За голову могут прилично отвалить и деньжат, и выпивки – ищут же его, а он тут, и никто об этом еще не знает.

Что же делать? Лезть в вагон поздно, они совсем рядом!

Пожилой мужчина с ведром прошел мимо лысого, не обратив на него внимания, даже не поглядев в его сторону. Второй мазнул по лицу уголовника взглядом и немного замедлил шаг.

«Узнал!» – нехорошо екнуло сердце у лысого, и он открыл рот, чтобы закричать, позвать на помощь. Пусть сбегутся солдаты, скрутят этого страшного человека, отведут к эсэсовцу…

Молоток на длинной ручке, описав дугу, ударил уголовника в висок. В глазах у него все качнулось, свет померк, сменившись взрывом дикой боли, после которой не стало ничего.