Я Береза, как слышите меня
Шрифт:
Через два дня "выяснили". Позвонили мне домой и спросили: "Когда и куда можно привезти вам ваш перстень?" - "Это не мой перстень!
– закричал я в бешенстве.
– Это перстень полячки. Соизвольте ей вручить с извинениями!.."
И опять время тянется, а от Марты нет известий, и Управление таможенных перевозок молчит. Наума Мара уже не стало, о нем я сильно горевал.
Письмо из Польши пришло как-то незаметно, обычно, вместе с газетами и журналами, затерявшись в них. Марта писала, что ее вежливо попросили пожаловать с определенным поездом, к определенному часу в
Такая вот история. И вот теперь, когда шел телемост "Москва-Варшава", Марта сидела в варшавской студии телевидения среди своих соотечественников и не сводила своего взгляда с Саши и его внучки Ксенечки и, не переставая, крутила на своем пальчике перстенек с красным камнем.
В конце передачи ведущий спросил Марту :
– А сколько же вам было лет тогда, когда вы отдавали свою кровь русскому?
– Двадцать, - ответила Марта и почему-то смутилась.
"Живым не вериться, что живы"
А письма ко мне все шли и шли. Теперь уже по другому поводу. Многие из них я сохранила. Вот письмо из Ташкента. Василий Петрович Рябов, преподаватель политехнического института, писал:
"Прочитал два очерка о вас, дорогая Анна. В "Литературной газете" "Егорушка" и в "Огоньке" - "Штурман полка". Горжусь вами, как русский человек. Вот уже вторую неделю хожу под впечатлением прочитанного о вас, расстроенный и встревоженный воспоминаниями о минувшей войне. Спасибо вам, русские женщины!
Тяжело было нам на вислинском плацдарме в составе 8-й гвардейской армии. В тот день, когда вас сбили зенитки врага, нам, наземным войскам, было особенно тяжело. Я там, на плацдарме, смотрел на штурмовиков, как на героев. Появление Ил-2 заставляло молчать фрицев, и захлебывались их атаки. Всегда хотелось расцеловать летчиков-штурмовиков, мне казалось, что они необыкновенные герои. Но, оказывается, своим героизмом нас выручали не только мужчины, но и наши милые русские девушки. Я прошел в боях всю войну, имею много орденов, но приклоняюсь перед вами и горжусь вами...".
Полковник в отставке Константин Ахеллесович Паппа из Белой Церкви рассказывал о себе, о том, что он, артиллерист, участвовал во многих войнах, многое повидал, еще больше пережил. "Я видел ваш последние бой на Магмушеском плацдарме за рекой Вислой, южнее Варшавы, - припомнил артиллерист.
– Я тогда не знал, что горящий штурмовик вела женщина. Это был ведущий самолет второй группы. В первой группе тоже подбили ведущего штурмовика, но он сумел посадить его на остров посредине реки Вислы. Ваш же самолет вспыхнул на высоте факелом пошел к земле, к фашистским танкам, и взорвался...
Прочитав о вас очерк в газете "Правда" - "Жить и побеждать" - я живо вспомнил и представил всю картину боя за плацдарм. На нас с трех сторон шли фашистские танки, хотели сбросить десант. Мы отбивались, но силы были явно не равны. И тут большими группами прилетели наши грозные штурмовики. Атаки немцев были отбиты, и мы удержали плацдарм.
Я до сих пор не могу представить женщину на таком грозном самолете, как Ил-2. Как хорошо, что вы чудом остались живы!.."
Нашему 805-му штурмовому авиаполку за время войны довелось сменить три воздушные армии. На Кубани и Тамани мы воевали в составе 4-ой воздушной армии. Командующий ее Герой Советского Союза генерал К.А.Вершинин. Под Ковелем и Луцком - в 6-ой воздушной армии, ею командовал Герой Советского Союза, генерал Ф.И.Полынин, а под Берлином полк был в 16-ой воздушной, командующий армией был Герой Советского Союза генерал С.И.Руденко.
На встречи ветеранов нас обычно приглашали в разное время во все армии! и тогда мои однополчане слетались со всех концов Советского Союза. Каждый раз на перекличке многих не досчитывались. У Симонова есть по этому поводу:
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду,
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится,
Что живы.
А к мертвым - выправив билет
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого нет...
И ставит,
ставит
обелиски...
Одно время мы жили недалеко от монинского авиагородка. Если армейская встреча была там, то многие мои однополчане приезжали вначале к нам домой, а потом уже все вместе мы отправлялись в Монино. Как-то приехал Петр Тимофеевич Карев. Он ввалился - шумный, веселый, как всегда, наш настоящий "воздушный рабочий войны". Казалось, что он приехал к нам не впервые после войны, а будто никогда с нами не расставался.
– Летал на Севере, а теперь вот вышел в "расход", - помню, помню, невесело, несвойственно его характеру, пошутил Карев. Думал, что здоровье вечно, а оказывается - нет. Да и война, конечно, помогла, будь она трижды проклята...
И опять летели:
– Ты помнишь?.. Ты помнишь?..
– Да, я все помнила!..
Через год Карева не стало. Мы жили уже в Москве, и я поехала проводить его в последний путь. На похороны приехали многие однополчане, в том числе Валентин Всеволодович Вахрамов, наш "факир". Он жил в Киеве, заведовал военной кафедрой одного из институтов. Вместе с женой Катей Валентин воспитал троих детей.
– Думал, вот вырастут дети - отдохнем, Катя ведь тоже фронтовичка. Ан нет, то и дело внуков подбрасывают наши детки житья от них нет, - Валентин говорит серьезно, а глаза его смеются...
Приехал моторист самолета Карева - Борис Дмитриевич Мурнин. Он работал директором школы в селе Даниловка, Саратовской области. У него были свои заботы - школьные: как бы школу отремонтировать? где бы достать старенький автомобиль для той школы?
– Колхоз нам трактор выделил. А тут, - говорит Борис Дмитриевич, - личные заботы: сын Костя в военное училище поступил, дочка замуж выскочила, не окончив института...