Я без тебя не могу
Шрифт:
Алика, кивает и собирается уйти, но меня мучает вопрос, который слишком поздно посетил мою глупую голову.
– Алика, – останавливаю её, когда она уже схватилась за ручку двери, – мне что-то грозит, есть вероятность преследования? – Я знаю, что в России в отличие от США нет такой системы защиты свидетелей, ФСБ использовала меня на нужный период времени, и вопрос моей безопасности их больше не волновал.
Девушка смотрит на меня, словно раздумывая, отвечать на этот вопрос или нет.
– Все, кто был в ресторане из людей Васильева и Гассана убиты, – поясняет она, а я всё пытаюсь воссоздать в памяти, как нам вообще удалось выжить в той мясорубке, но ничего вспомнить не могу, потому что большее из того, что я видела – это
Я сглатываю слюну, представляя, какой итог меня ожидал, если бы на месте этой девушки находился любой другой сотрудник государственной безопасности с кодексом чести, отличным от её.
Под чужим именем меня поместили в другую больницу, где проходили лечение сотрудники ФСБ, умыкнув из-под точеного носа Самгина. Я лишилась ВИП-палаты, добродушных медсестер, и самое главное – постоянного общества Клима, которое вызывало у меня наркотическую зависимость, болезненную ломку и отторжение одновременно. Эта амбивалентность проявлялась любовью, когда мы были наедине, и ненавистью, пока я лежала в постели и пялилась в потолок, вспоминая его колкие фразы. Когда Максим сообщил, что какой-то из бывших людей Анатолия Борисовича, оказывается, уже давно работает на Клима и подтвердил нашу с Максом версию, мне стало до того противно, что я просто начала задыхаться, испытывая приступ похожий на паническую атаку. Легко ему любить меня, когда я хорошая, правильная! А может, это и не любовь вовсе, а муки совести, которые им движут?
Но все же, несмотря на все мои размышления, мне тысячи раз хотелось набрать его номер телефона и подышать в трубку, как полоумная поклонница, чтобы вновь услышать его голос. Понятия не имею, где я нашла силы пережить этот период времени, пока мы оба находились в Москве.
Чтобы ищейки Самгина меня не вычислили, перед сменой больницы я никому не рассказывала, куда меня положат, поэтому до конца лечения меня никто не навещал. Но всё же Катя прислала мне на новую электронную почту, которую я оставила для экстренных сообщений, письмо от одного из американских гимнастических клубов. Из него следовало, что меня приглашают на работу в качестве консультанта тренера, с предоставлением жилья и медицинской страховки. Первый контракт сроком на три месяца.
– Кать, я десять лет не занималась гимнастикой, какой из меня консультант? У меня даже нет специального образования, – лепетала я отмазки, хотя это предложение мигом поселило надежду в моей душе, на шанс вновь прикоснуться к любимому виду спорта.
– У тебя есть три месяца, Комар, чтобы понять, получится или нет. Ты ничего не потеряешь.
Клуб, в который меня пригласили, находился в Техасе, достаточно далеко от сестры, но зато принадлежал иммигранту из бывшего СССР, а это значит, что моя адаптация не будет слишком болезненной. Оказалось, что Катя написала ему письмо, рассказав мою историю, сложившуюся после Олимпийских игр, а в частности, почему я больше не принимала участия в соревнованиях и была вынуждена бросить спортивную гимнастику.
Приглашение я приняла и вместе с Ладой, которая приехала забрать меня из больницы, мы почти сразу направились в Америку, зализывать мои раны. Я не знаю, почему, но Клим, несмотря на то, что я не соблюдала особой осторожности, прекратил всякие попытки встретиться со мной. С одной стороны, я испытывала облегчение, имея возможность побыть наедине с собой, с другой – черт возьми! – злилась оттого, что он так быстро сдался!
Спустя
Физическая активность прекрасно очищает мои мозги – моя старая практика избавления от боли и тоски, а возможность лишь кончиками пальцев прикоснуться к спортивной гимнастике дала мне стимул для скорейшего выздоровления. Врачи еще в России удивлялись тому, как быстро я шла на поправку, и, несмотря на тяжелое ранение, уже спустя месяц после переезда в Штаты мне сняли ограничения по нагрузкам, в том числе спортивным.
Закрывая глаза на мой скромный статус спортивного консультанта, вскоре мне доверили тренировку девочек, и я была поглощена своими новыми обязанностями и счастлива, что могу поделиться с ними своими навыками и знаниями. Но моя эгоистичная натура испытывала самое большое наслаждение, когда мне доводилось оставаться самой наедине со снарядом, а тело даже спустя многие годы помнило заученные движения. Моя страсть к спортивной гимнастике была настолько сильной, что я едва смогла сдержать слезы, когда впервые за десять лет коснулась ладонями, обработанными магнезией, брусьев, и даже сам запах магнезии поднимал в моем сердце горечь потери и ностальгию.
Мне было неизвестно, на что сейчас способно мое тщедушное тело, и когда я перелетела на верхнюю жердь и свалилась с неё на маты, это не вызвало удивления. После длительного лечения у меня не осталось мышц, а организм еще был слишком ослаблен. Но счастье от этого маленького контакта переполняло меня до краёв.
Я начала тренироваться, испытывая в этом непреодолимую потребность, осознавая спустя годы забвения, что для меня это так же естественно, как дышать и пить воду. Мне больше не требовалось что-либо доказывать, как это было в пору моей юности, когда моей движущей силой было желание взойти на пьедестал как лучшей из лучших. Движения, порой монотонные, однообразные, повторяющиеся из раза в раз, успокаивали меня, предоставляя возможность контролировать не только тело, но и разум, а боль в мышцах от усталости вместе с эндорфинами, выбрасываемыми в кровь, позволяли жить всё это время вдали от моего другого наркотика, моего вечного наваждения, моей самой сладкой боли и самого острого счастья.
Вечером заканчивалась тренировка девочек и начиналась моя. Когда к концу первого месяца с начала занятий я вновь смогла почувствовать каждую отдельную мышцу в своем теле, которая, пусть и подрагивала, но поддавалась моей воле, я вновь ощутила себя сильной, словно мой некогда переломанный хребет начал срастаться, опутывая меня своими ветвями, точно вековой дуб, обнимая и поддерживая.
Мне нравилось соревноваться с самой собой, я воображала, что нахожусь на ринге и противник напротив имеет моё лицо и умения десятилетней давности, – недостижимая на сегодня вершина, сложенная из длительного перерыва, травм и уже не юного возраста, – но все же я продолжала вызывать себя на бой. Проигрывала себе же, падала лицом в поролон, вновь поднималась, ощущая азарт, и снова возвращалась на поле боя.
Я спрыгнула со снаряда, вытирая пот, затекавший в глаза, и уставилась на мужчину, сидевшего в одиночестве на зрительской трибуне. В это время здесь практически никогда никого не было, разве чтобы уборщики драили зал.
Самгин был для меня загадкой: мужчина, который сначала не давал мне возможности даже подумать, не вторгаясь в мое личное пространство, просто испарился, стоило мне сменить госпиталь. Теперь же вновь явил свой лик передо мной.
Он продолжал сидеть на зрительском месте, не предпринимая попыток подойти ко мне или заговорить, поздороваться или просто кивнуть, только молча смотрел либо на меня, либо сквозь меня. Дальнейшая тренировка была совершенно бесполезной, потому что у меня тряслось все тело, но вовсе не от усталости.