Я буду любить тебя вечно
Шрифт:
– Вы в этом абсолютно уверены?
– переспросил Феликс Маркович, то ли соболезнуя этому пациенту, то ли отказываясь верить в недееспособность своих кассет.
– Да, и имею неопровержимые доказательства!
– твердо ответил Петр Филиппович.
– Тогда чем же я смогу вам помочь?
– искренне удивился Феликс Маркович.
Петр Филиппович широко улыбнулся, демонстрируя свои не самые лучшие зубы, и ответил:
– Вы мне можете помочь, и только вы! Я вам сейчас все объясню и заплачу… хорошо заплачу, - ответил он.
– Вот только вначале взгляните на это… и открыл ящичек. Под крышкой находился пласт ваты, скрывавший его содержимое.
Феликс Маркович вопросительно посмотрел на Петра Филипповича. Тот с нескрываемым ужасом смотрел на ящичек. У Феликса Марковича тревожно екнуло сердце.
– Вы сами посмотрите на это, - тихо повторил Петр Филиппович, не отрывая взгляд от этого, вроде обычного, картонного ящичка.
Феликс Маркович, про себя взвесив все «за» и «против», повинуясь простому человеческому любопытству, приподнялся над столом и протянул руку к ящичку. Под ватой оказалась полная двухлитровая клизма и две кассеты. Недоумевая, вопросительно взглянул на странного толстячка, как вдруг тот молниеносно перехватил его руку и резко дернул вперед.
Феликс Маркович потерял равновесие и распластался на столе, больно ударившись подбородком о его край. В воздухе запахло хлороформом, и до того, как Феликс Маркович смог что-то сказать, его лицо закрыла маска. Через мгновение он погрузился в глубокий обморок.
Когда через полчаса торжествующий Петр Филиппович покидал кабинет, в приемной уже ожидало четверо пациентов, в том числе две женщины. Он опередил своей гнилозубой улыбочкой улыбчивую секретаршу и торжественно произнес:
– Уважаемый Феликс Маркович приглашает всех пациентов пройти к нему в кабинет, - он хочет кое-что всем продемонстрировать!
Феликс Маркович пришел в себя от нашатырного спирта. Пациенты толпились возле него. Он возлежал на кушетке. В воздухе пахло нашатырем и чем-то очень неприятным, скорее даже воняло. Феликс Маркович почувствовал, что брюки неприятно скользко прилипли к ногам, которые чем-то обмазаны, вплоть до ступней. Вдруг дикие позывы заставили желудок выдать очередную порцию горячей каши прямо в брюки. Он бессильно закрыл глаза, мечтая больше не просыпаться в подобном кошмаре.
Петр Филиппович покинул кабинет врача лишь наполовину удовлетворенным. Он осмотрел гостиную и спальню, но там не нашел изменщицу-жену. Может, она незаметно выскочила в тот момент, когда он с остервенением названивал этому врачу-развратнику? Большая двуспальная кровать была застелена и лишь слегка примята - ничто не указывало, что на ней в течении полутора часов предавались дикой страсти «под шелест пальм», и он заскрежетал зубами от злости.
Этажом ниже его внимание привлекла блестящая табличка на двери. На ней значилось:
«Практикующий частный врач-стоматолог Грищенко И.И.» «Еще один практикующий врачразвратник. Просто не дом, а бордель!» - только успел подумать Петр Филиппович, как двери приоткрылись, и из них выскользнула его жена. Ее лицо, до того, как она увидела его, излучало счастье и спокойствие, и было исключительно прекрасным, - у него защемило сердце. Она, увидев его, на мгновение растерялась, но, взяв в себя в руки, вновь закрылась беззаботной улыбочкой.
– Что ты здесь делаешь, папик!?
– радостно спросила она без всякого напряжения в голосе.
– А ты что здесь делаешь?
– еле дыша, ответил вопросом на ее вопрос, чувствуя, как ноги становятся ватными.
– Я здесь привожу в порядок свои зубки, папик!
– радостно сообщила она.
– Тебе тоже не мешает заняться своими клыками, - она сделала большие глаза, такие, по ее мнению, были у Красной Шапочки.
– А что ты здесь делаешь, старый шалун?!
– она игриво подмигнула ему и, не слушая ответа, взяла под руку, как свою собственность. Не вникая в его бормотание, энергично и грозно продолжила: - Тебя ожидает бо-о-льшая неприятность!
У него оборвалось сердце. Неужели все? Неужели у него не будет больше этой щебетухи-жены? Ведь он все это выдумал, все это плод его больной фантазии - на самом деле его красавица-жена была у стоматолога, лечила свои зубки! А он пошел на поводу у этого сексопатолога и поддался внушению! Поделом этому сексопатологу, пусть теперь отмывает свои штаны и репутацию!
Выдержав паузу, милая женушка выпалила.
– Нам надо сделать ремонт, больше в этом свинюшнике жить невозможно, и пора поменять мебель. Я просмотрела проспектики и нашла великолепную обстановочку, но для этого нам надо немного перепланировать квартирку. Пора нам жить, как люди живут!
И она поволокла его, как в давние времена жрецы тащили агнца на заклание, к выходу из парадного. Он шел безропотно, радуясь настоящему, ни о чем не думая, ни на что не надеясь, полностью покоряясь судьбе, которая вышагивала рядом на своих здоровенных каблучищах и была на целую голову выше его.
Любовь до гроба
Поезд замедлил ход? и вскоре за окном замелькали станционные строения, окрашенные в удивительно веселые тона. Осень должна будет начаться только через три дня, а пока ничем не проявлялась в пышных, блекло-зеленных нарядах деревьев. Солнышко, позолотив все вокруг, навевало глубокое спокойствие и дремоту.
Мишаня, удивляясь себе, не чувствовал былого щемящего чувства расставания с родными краями. Пройдет еще совсем немного времени, и они пересекут границу между ныне суверенными государствами, разделившую многовековое единое целое. Здесь он родился и вырос, а там теперь проживает и работает. Живет среди таких же, как и здесь, людей, одолеваемых похожими заботами и проблемами, главная из которых - выживание - очень проста в понимании, и сложна в выполнении.
Мишаня понимал, что неизвестно, когда теперь сможет себе позволить приехать проведать родителей. Неуклонный рост цен на товары, продукты, проезд, впрямую связанный с ростом курса американского доллара, и, практически, замораживание заработной платы, делало любое планирование поездки утопическим, не хуже фантазий Герберта Уеллса.
– В общем так, милый! Ребеночка я тебе подарила, а о его пропитании ты должен сам позаботиться. До-о-рога предстоит длинная и скучная. Просчитай все случаи жизни в пути!
– протяжно и певуче напутствовала его женушка, из саратовских. Шесть лет тому назад, родив ему белобрысого мальчишку, она посчитала, что теперь он перед ней в неоплатном долгу, и стала понемногу набирать в весе. Теперь, глядя на ее очень представительную фигуру и короткую стрижку, Мишаня понемногу стал забывать тот далекий образ с тоненьким девичьим станом, восточным разрезом глаз, дерзким разлетом бровей и душистым морем темных волос, пахнущих полевыми травами. Мишаня жену очень любил и в новом обличье, хотя в душе боялся себе представить, что она приобретет чересчур пышные формы тещи.