Я был Цицероном
Шрифт:
На третьем этаже находились спальни сэра Хью, его жены и дочери, а также ванные комнаты. Я подсчитал, что не спеша смогу дойти от ванной посла до его спальни за одну минуту и за три минуты — от ванны до его кабинета па втором этаже, а оттуда — за две минуты до моей комнаты. Сэр Хью наверняка любил понежиться в ванне.
В мои обязанности входило готовить ванну для сэра Хью и помогать ему потом одеваться. Значит, у меня будет время взять ключ от сейфа, который сэр Хью всегда имел при себе.
Дворецкий сказал мне, чтобы я смотрел за спальней
В гардеробе я обнаружил двадцать пять костюмов, в том числе и дипломатическую форму. Мне всегда нравилась красивая одежда, и я не мог равнодушно перебирать костюмы сэра Хью. Из гардероба шел едва уловимый тонкий запах дорогих духов. В карманах костюмов я обнаружил несколько таблеток от расстройства желудка.
На столе лежал неоконченный карандашный рисунок с видом из окна на город. Мастерство, с которым был выполнен этот рисунок, восхитило меня.
С рисунком в руках я подошел к окну и распахнул его. Глубоко вдохнул свежий воздух. В Анкаре осень— лучшее время года. Жестокий летний зной уже позади. Небо темно-голубое. Тепло, а вечерняя прохлада даже приятна. Я посмотрел вниз на тополя у подножия горы— и увидел теннисные корты посольства. Если сэр Хью будет играть там, я получу еще одну возможность…
Я положил рисунок на место и закрыл окно. Потом подошел к столику у кровати и открыл верхний ящик. В нем лежали снотворные таблетки — другая приятная для меня находка. Я закрыл ящик. Повернувшись, увидел в дверях красивую женщину. У нее были большие светлые глаза, гладкая прическа и скептически опущенные уголки рта.
— Вы новый камердинер? Я поклонился:
— Да, мадам. Меня зовут Эльяс…
Леди Нэтчбулл-Хьюгессен мельком взглянула на меня и тихо вышла. Я почувствовал, что с ней надо быть настороже больше, чем с ее мужем. Мне снова стало страшно.
Чтобы вернуть уверенность в себе, я, уходя из спальни, взял рисунок и спрятал его за портретом короля Георга VI и только через три дня положил его на место. Сэр Хью не заметил пропажи, как и появления рисунка через три дня. Он только посмотрел на него каким-то отсутствующим взглядом. Сэр Хью наверняка писал стихи.
Мара, казалось, навсегда забыла о своем бывшем женихе. Ее фантазия в выдумывании новых способов демонстрации ее любви была неистощима. Она превзошла себя и в приготовлении моих любимых блюд: имама байлиди, которое делается из яиц и фруктов с оливковым маслом и употребляется в холодном виде с помидорами и луком, и серкеса тавугу — курятины по-черкесски. В тот вечер она приготовила мне баклаву — сладкое блюдо из миндаля и фисташковых или грецких орехов.
Мы сидели на кухне. Ребенок спал в своей кроватке, а родители его ушли на банкет к советскому торговому представителю.
Я наблюдал, как ловкие пальцы Мары приготавливали баклаву.
— Как приятно, что ты здесь, — заметила Мара.
Я встал, взял поднос и, сказав, что вернусь через минуту, пошел в кабинет мистера Баска.
У моего бывшего хозяина были свои привычки, и я знал их. Из ящика его стола, который
— Прекрасно! — воскликнула Мара, увидев меня. Ее, правда, несколько разочаровало то, что это было не виски. Я поставил поднос прямо под лампочкой (это была самая яркая лампочка в доме) и снял салфетку.
Мара перестала заниматься баклавой и смотрела на меня, открыв рот. Я подошел к кухонному шкафу и из одной из кастрюль взял «лейку». Это был старый фотоаппарат, которым я раньше снимал своих детей.
Я фотографировал документы страница за страницей. Чтобы сфотографировать документы сверху, мне пришлось встать на стул. Этот способ был довольно эффективен, но очень сложен. Я решил, что надо найти лучший способ для выполнения подобных работ.
— Я знала об этом, — тихо проговорила Мара.
Но ее слова прошли мимо моих ушей: все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы сделать хорошие фотографии.
— Ты хочешь, чтобы Турцию втянули в войну? — спросил я. — Уверен, что ты не хочешь этого.
Она промолчала. Я спокойно продолжал работать. В присутствии Мары мне легко было быть хладнокровным, и за это я благодарен ей.
Закончив фотографирование, я положил фотоаппарат обратно в кастрюлю, а документы и нетронутый бренди отнес в кабинет. Когда я вернулся на кухню, Мара все еще продолжала смотреть широко открытыми глазами на кастрюлю, в которую я спрятал фотоаппарат.
— Здесь никто никогда не найдет его, — прошептала она.
— Нет причины говорить шепотом, — заметил я. Мара находилась в состоянии крайнего возбуждения, и ее нервозность придавала мне силы. Я деланно улыбался, а она считала меня героем. — Не забудь о баклаве.
— Ты служишь в турецкой разведке! — неожиданно воскликнула она.
Я рассмеялся.
У меня пе было времени пропитать сфотографированные документы, и поэтому содержание их я узнал позже.
В одном из документов говорилось о количестве военных материалов, доставленных русским. Перечень оружия, боевой техники и военного снаряжения был бесконечным. Когда он попадет в руки немцев, они увидят, какие огромные усилия прилагают союзники, стараясь помочь друг другу.
Баклаву мы ели с большим аппетитом.
— Иногда я чувствую отвращение, обманывая людей. Но когда рядом ты, мне так хорошо.
Еще одна фраза соскользнула с моего языка:
— Я делаю все это для родины.
Эти последние слова должны были подчеркнуть важность моей работы.
— Ты любишь меня? — в ответ спросила Мара. Это был единственный вопрос, который-она задала.
— Да, — ответил я и сам поверил в это.
Я был и уверен и не уверен в себе. Цель, которую я поставил перед собой, придавала мне силы, но в то же время я никак не мог отделаться от овладевшего мной страха.