Я был на этой войне
Шрифт:
— Понятно. «Живой» щит. Ублюдки. — Юрка становился все мрачнее.
— Значит, «танковую карусель» здесь не применишь.
— Какая там «карусель». Только в атаку идти. А они, сволочи, недоноски, перебьют наших.
— Не перебьют. Они у них как гарантия. Последняя страховка.
— Посмотрим. Когда, говорят, пойдем на штурм?
— Как Сан Саныч подъедет, тогда и пойдем. Ханкала уже достала нас своими приказами идти на Дворец. Поначалу мы их посылали, а потом и вовсе прекратили отвечать.
— Правильно. Вот приедет барин, барин нас рассудит.
— А пространство простреливается?
— Все как на блюдце. Технику не подгонишь. Сто пятьдесят метров площади, открытая местность.
— Тьфу! Дерьмо.
— Опять людей положим.
— Похаркаем кровью, похаркаем.
— Из-под плиты не вытащили мужиков?
— Нет. Никто и не пытался.
— Сколько их там?
— Уточнили. Должно быть двое бойцов из первого батальона.
— Слушай, вчера мародеры из батальона связи и тыловики таскали деньги. Где эти мешки с сокровищами?
— В тыл отвезли. Тут вообще была хохма. Пока мы здесь пупок надрывали и брали Госбанк, эти боевики громили частные гаражи. Машины расстреливали, взрывали. Для своих личных автомобилей набрали запчастей, как дурак махорки. А отец и сын Кулебякины вообще отмочили номер. У женщины отобрали норковую шубу, и она затем три квартала за БМП бежала. Все просила, чтобы отдали.
— Отдали?
— Нет, конечно.
— Тьфу! Боевики хреновы. С бабами воевать!
— Для кого война, а для кого и мать родна.
— Они еще и ружей охотничьих набрали. Карабинов, правда, мало, но ружей около двадцати штук.
— Как они их регистрировать будут?
— Хрен их знает. Что-то планируют.
— Крысы — они и в Африке крысы.
— Надо будет их пустить впереди себя, когда на Дворец пойдем, а сами заградительным отрядом будем выступать. И как в сорок первом году приказ — ни шагу назад. Вот тогда и посмотрим, как они будут метаться между двух огней.
— Размечтался. Скорее они будут заградотрядом у нас за спиной.
— Да. Родина знает своих героев.
— Мужик, выпить есть что-нибудь?
— Спирт.
— Угости.
— Держите, — он протянул нам фляжку со спиртом. Судя по весу, она была полная.
— Неплохо. Пойду поищу кружки и воду.
Юра пошел и принес три стакана и воды. Налили спирт и разбавили его водой. Вода была мутная. Попробовали подождать, когда осядет муть, но было бесполезно. Эх, глаза не видят, желудок не страдает. Мы чокнулись и выпили. На зубах захрустел песок. По вкусу было похоже, что в тухлятину добавили спирт. Но, тем не менее, в желудке стало тепло. Нормально. Разлили по второй. Эффект тот же. Ерунда. Красные глаза не желтеют. Самое страшное, что грозит, так это понос. Отлили немного спирта в свои фляжки. Набрали патронов и заполнили свои полупустые рожки. Взяли также и гранаты для подствольника и ручные. Моя «заветная» лежала в кармане. Такой своеообразный талисман. Дай бог, чтобы не пришлось им воспользоваться! Послышался рев мотора и лязганье гусениц по асфальту. Кто-то приехал.
Раздался топот ботинок и знакомый голос. В окружении офицеров появился Сан Саныч. Мало что осталось от его щегольского вида. Подворотничок был черный, как будто им чистили обувь. Как все, он был прокопчен, небрит. Лицо было все в мелких ссадинах и царапинах. Похоже, посечено мелкими камушками или осколками стекла. Форма была порвана во многих местах. Было видно, что ему тоже не сладко пришлось.
За ним шли офицеры штаба и управления бригады. Все приветствовали друг друга. Жива еще бригада. Среди прибывших был и Серега Казарцев. Он подошел к нам. Обнялись.
— Здорово, мужики!
— Здравствуй, Сережа, здравствуй, родной.
— Как вы здесь?
— Хреново, очень хреново.
— Ханкала, говорят, посылает на штурм Дворца. Ну, а мы не торопимся.
— Мы еле пробились с этой долбаной Ханкалы. Духи повсюду засады устраивают. К площади почти все подступы перекрыты. Духов как грязи осенью. Они нас не пускают на площадь, а мы их. Слоеный пирог, одним словом.
— Что про командира слышно?
— Нового или старого?
— Обоих.
— Про старого только известно, что лежит в Москве, в госпитале имени Бурденко, две операции сделали. Вроде нормально. Тьфу, тьфу, тьфу. Чтобы не сглазить. А про нового — что был на Ханкале, а потом потерялся. Пару раз выходил на связь. И все. А у вас?
— Ничего. Взяли этот гребаный Госбанк. Денег нет. Золота нет. Валюта фальшивая. Зато хватает денег старого образца. Бумага. Тыловики и связисты нагребли и утащили куда-то.
— Зачем им этот мусор?
— А хрен его знает, Сережа, зачем им этот мусор.
— У мародеров своя психика. Нормальные люди не поймут.
— Крысы.
— И мы то же самое говорили. Тут вчера с Юрой спать прилегли. Ну, проспали сутки.
— Ничего страшного, мужики, вам досталось. Потери большие?
— Охренительные. Там под плитой еще двое лежат. Когда доставать будем — никто не знает.
— М-да, остались от бригады только рожки да ножки. Если бы не десантники и «махра», то остались бы здесь навеки.
— Сейчас пойдем им помогать.
— Приказ мы получили от Ханкалы, чтобы идти на штурм. А как по площади идти?
— Там еще в окнах наши бойцы стоят. Кто живой, кто нет. Танки, артиллерию не применишь, авиацию тоже. Вот и будем пластаться сами. Не здорово все это. Очень не здорово!
— А без нас не могут взять?
— Пробовали. Как в первую мировую — побегали туда-сюда и откатились.
— Сейчас наша очередь бегать. Что от нашей бригады останется?
— А кого это гребет?
— Точно. Никого, кроме нас, это абсолютно не волнует.
— Ты Пашку нашего видел?
— Видел. Жив, паразит. У тыловиков стоит. Я ему наказал, чтобы коньяк и водку не жрал и ваши пайки не трогал. Сигареты тоже оставил в покое. Я вам, кстати, сигарет привез. Немного, правда, но хоть что-то.