Я был на этой войне
Шрифт:
— Попадали?
— Осколки только.
— И как?
— Нормально. Держит.
— А пули?
— Пока бог миловал.
— Говорят, что ребра ломает здорово.
— Не пробовал.
— Махнемся?
— Нет. Вещь трофейная. Лично добыл.
— Молодец. Спасибо и за этот, — я начал пригонять бронежилет по бушлату, Серега и Юра мне помогали.
Не мог приказать бойцу, чтобы он отдал мне свой трофей. Не мог и просто отобрать. Его вещь. Он сам жизнью рисковал, чтобы добыть его. Его гордость. Предмет тихой зависти товарищей. А я буду наглеть. Ни к чему все это.
Надел бронежилет. Сидел он хорошо. Не топорщился, не свисал, не мешал при ходьбе, не стеснял движения. Снова закурили. Странно, от Дворца нас отделяло всего какое-то хлипкое здание Госбанка, но казалось, что не менее тысячи километров.
— Знаете, как на Ханкале называют нас? — спросил Сергей.
— Кого?
— Нас всех. Всю группировку.
— Как?
— Ангелы-истребители. Какой-то печатный штамп, для придания ореола божественности нашей дьявольской миссии.
— Скорее, нас надо называть мудаками-камикадзе.
— Точно.
— Хорошо сказано.
— Летают там еще на катапультах бойцы?
— Летают. Хватает еще идиотов. Садятся в самолет, дергают за рычаг катапульты, срабатывают пороховые ускорители. И все. Один был хитрый, попытался дернуть за рычаг, не садясь в кресло. Руку оторвало.
— Это мы уже слышали неоднократно, а что-нибудь новое было?
— Нет. Новых случаев я не слышал.
— Смотри, нам машут.
— Никак решили наступать. А почему вы, как офицеры штаба, не принимаете никакого участия в разработке операции?
— Какая операция, Сергей?
— Самоубийство одно.
— Никакого планирования. Как в гражданскую все. Вперед и все. Вот и вся операция. Для этого не надо заканчивать академию. Как Гайдар. Захватить в плен побольше врагов. И под лед их. Не читал книгу Солоухина «Соленое озеро»?
— Нет.
— Рекомендую. Почитай, как дедушка бывшего нашего вице-премьера спускал под лед противников. Если крыша не тронется с места, то все в порядке. Ты уже до этого стал сумасшедшим.
— Мне кажется, что после этого пекла, если выберемся, то меня уже ничем не удивить, не испугать.
— Ты прав, наверное. Ну что, пойдем послушаем.
— Пошли.
— Смотри, кто-то на крыше Госбанка установил красный флаг, — я удивился, наверху полоскалось красное полотнище.
— А вы что, не видели?
— Нет. Мы же тебе объясняли, что проспали сутки.
— Сильны вы, мужики.
— А ты как думал! Флаг, прямо как над Рейхстагом.
— Да.
— Интересно, а почему не Российский флаг?
— Во-первых, их нет просто. А во-вторых, нынешний Российский флаг в глазах, в сознании бойцов еще не овеял себя большими воинскими победами, ну, а в-третьих, пацанам, воспитанным с детства на героике Великой Отечественной войны, хочется быть причастными к победам своих дедов. Они-то воевали под красным знаменем.
— Ты прав. Коммунистические идеи здесь ни причем.
— Ладно, пошли, послушаем, что нам предстоит.
— Ничего хорошего, можешь в этом ни секунды не сомневаться.
— Ты как всегда прав. Пошли.
Мы вошли опять в здание. Возле Сан Саныча собрались офицеры, он им что-то объяснял. Смысл атаки не изменился. Только соседи, которым уже надавали по шее, предлагали нам выступить первыми и отвлечь внимание на себя. А они потом уже подключатся. Сан Саныч послал их подальше. Он сам предложил такой вариант:
— Смысл такой, что через час начинаем наступление. Идут все, без исключения. Все, кто может держать оружие. Все тыловики, саперы, связисты, ремонтники, экипажи танков. Я сам пойду. Если мы останемся там… — Сан Саныч помолчал, — то не нужны уже будут ни связисты, ни тыловики. Прямо как в песне у коммунистов: «Это есть наш последний и решительный бой…» Вопросы?
— Как пойдем — валом, одним потоком?
— Да, разрывать силы не имеет смысла. И так их мало.
— А может, ночью?
— Тогда они повесят осветительные ракеты, и нам будет еще хуже, они-то будут в темноте.
— А дымы?
— Пока ветер нам в лицо. Если переменится, то попытаемся. А сейчас нет смысла. И помните, пожалуйста, что там в окнах наши ребята.
— Вот то-то и плохо. Так бы завалили духов вместе с их зданием, а сейчас осторожничать!
— Они все равно погибнут! — кто то из молодых командиров взводов выкрикнул. Обычное дело — истерика перед боем.
— А если бы ты был на их месте, то как оно было бы? — спросил Серега.
— Я бы застрелился.
— Ага, с прикованными руками. Тоже мне герой. Потом жить-то сможешь, когда будешь знать, что из-за тебя парни погибли?
— Ладно, в другом месте будете ссориться, — прервал дискуссию Сан Саныч. — Примерно час на подготовку, а затем вперед. Все свободны.
Разошлись по углам здания, кто-то пошел на крышу, чтобы еще раз посмотреть на площадь, по которой через час придется бегать. У кого-то наступала истерика, он психовал, нервничал, некоторые начинали судорожно писать письма домой. В них они клялись в любви женам, а детям наказывали быть хорошими. Кто знает, может, это письмо дойдет вместе с написавшим его. В комплекте.
Многие бурно обсуждали, где какое подразделение пойдет. Никому не хотелось самому со своими людьми идти по воронкам от бомб и снарядов, которые не могли прикрыть от огня духов. В конце концов решили тянуть жребий. Спички решили, кто пойдет на верную гибель, а кому предоставляется отсрочка. Случай и Бог руководили этими спичками. Судьба. Кысмет. Каждому свое.
Ни у меня, ни у Юрки не было настроения спорить, писать письма. Хотелось просто собраться с мыслями, успокоиться. Отдохнуть морально. Можно было и выпить грамм по пятьдесят, но когда вспомнили отвратительный вкус разведенного спирта, желание пропало. Да и реакция может подвести, и живот тоже. Мы с Юрой вышли на улицу, легли на камни и молча курили, рассматривая облака. Черт побери, как мало для счастья надо человеку. Нормальная семья, работа, вот это небо, природа. Не стоит гнаться за призрачным счастьем в виде денежных знаков. Из-за них одни проблемы. И иногда смотреть на эту вечную природу. Если ты попадешь в тюрьму, тьфу, тьфу, тьфу, из-за какого-то идиота или денег, то будешь на какое-то время лишен этой красоты, этого счастья. Зато, если тебя убьют через несколько часов, минут, метров, ты будешь лишен навсегда этого удовольствия смотреть на природу. Сам станешь ее частью.