Я был подростком, грабившим могилы

Это было подобно кошмару. Подобно нереальному сновидению, после которого просыпаешься на следующее утро. Да только этот кошмар происходил на самом деле. Впереди себя я видел фонарик Рэнкина; большой жёлтый глаз в душной летней темноте. Я запнулся о надгробный камень и чуть не растянулся. Рэнкин подлетел ко мне, шипя проклятия.

— Хочешь разбудить смотрителя, дурак?

Я что-то пробормотал в ответ, и мы поползли дальше. Наконец Рэнкин остановился и осветил фонарём свежую могилу. На ней было написано:

«ДЭНИЭЛ

УИТЕРБИ

1899–1962

Он присоединился к своей возлюбленной жене в лучшем месте».

Я почувствовал черенок лопаты в своих руках и внезапно понял, что я не смогу сделать этого. Но я вспомнил, как казначей тряс головой и говорил: «Я боюсь, мы не можем дать тебе больше времени, Дэн. Тебе придётся уйти сегодня. Если бы я хоть как-то смог бы помочь, я бы помог, поверь мне…»

Я начал копать мягкую податливую землю и перебрасывать её через плечо. Наверно, минут через пятнадцать моя лопата соприкоснулась с деревом. Вдвоём мы быстро начали раскапывать дыру, пока гроб полностью не был виден под светом фонаря Рэнкина. Мы спрыгнули и подняли гроб.

Онемев, я наблюдал, как Рэнкин замахивается лопатой, чтобы сбить замки. После нескольких ударов всё было готово, и мы подняли крышку. Труп Дэниэла Уитерби смотрел на нас безжизненными глазами. Я почувствовал, как ужас охватывает меня. Я всегда думал, что людям закрывают глаза, когда они умирают.

— Не стой столбом, — прошептал Рэнкин. — Уже почти четыре. Пора выбираться отсюда!

Мы завернули тело в простыню и опустили гроб назад в землю. Мы быстро засыпали яму и аккуратно закрыли её дерном.

К тому времени, как мы подняли труп в простыне, первые лучи солнца освещали небо на востоке. Мы пролезли через ограждение, которое окружало кладбище, и вошли в лес, находившийся на западной стороне. Рэнкин со знанием дела выбирал путь через лес в течение четверти мили, пока мы не подошли к машине, припаркованной там, где мы её и оставили — на заросшей и неиспользуемой тропинке, которая когда-то была дорогой. Труп мы положили в багажник. Вскоре после этого мы присоединились к потоку пассажиров, торопящихся на шестичасовой поезд.

Я посмотрел на свои руки так, будто никогда не видел их раньше. Грязь под ногтями менее двадцати четырёх часов назад была на крышке последнего пристанища человека.

Рэнкин полностью сосредоточился на вождении. Я посмотрел на него и осознал, что он выбросил из головы наш омерзительный поступок. Для него это была лишь очередная работа. Мы свернули с шоссе и начали взбираться по извилистой узкой грунтовой дороге. Потом мы выехали на открытое пространство, и я увидел его, огромный особняк в викторианском стиле, который находился на вершине крутого холма. Рэнклин молча подъехал к отвесной скале, поднимавшейся вверх на сорок футов [1] , справа от дома.

На участке холма, достаточно

большом для того, чтобы разместить въезд для машины, стоял отвратительный скрежещущий шум. Рэнкин заехал и заглушил двигатель. Мы находились в маленьком, кубической формы помещении, используемом в качестве скрытого гаража. Тут же открылась дверь в дальней стороне гаража, и появился высокий суровый мужчина.

Лицо Стеффена Вейнбаума во многом было подобно черепу; его глаза были глубоко посажены, а кожа так туго обтягивала скулы, что казалась почти прозрачной.

— Где он? — его голос был глубоким и зловещим.

Рэнкин молча вышел из машины, и я последовал за ним. Рэнкин открыл багажник, и мы вытащили завернутое в простыню тело наружу.

Вейнбаум медленно кивнул.

— Хорошо, очень хорошо. Несите его в лабораторию.

Когда мне было тринадцать, мои родители погибли в автокатастрофе. Я стал сиротой и должен был попасть в сиротский приют. Но отец завещал мне крупную сумму денег, и я был уверен в своих силах. Люди из департамента социального обеспечения никогда не беспокоили меня, и я остался единственным обитателем своего собственного дома в тринадцать лет. Я выкупил закладную у банка и пытался растянуть трату денег на как можно более долгий срок.

К тому времени, как мне стукнуло восемнадцать, и я окончил школу, деньги подходили к концу, но я хотел поступить в колледж. Я продал дом за 10.000 долларов скупщику недвижимости. А в начале сентября всё и произошло. Я получил очень милое письмо от фирмы «Эрвин, Эрвин и Бредстрит», адвокатской конторы. Говоря простыми словами, в нём было сказано, что в универмаге, в котором работал мой отец, устроили бухгалтерскую ревизию. Как оказалось, не хватало 15.000 долларов, и у них были доказательства, что мой отец украл их. Дальше указывалось, что если я не оплачу 15.000 долларов, они подадут в суд и попытаются отсудить сумму, превышающую эту вдвое.

Это настолько шокировало меня, что те несколько вопросов, которые должны были прийти мне на ум, так и не пришли. Почему они не обнаружили ошибку раньше? Почему они предложили урегулировать спор без судебного разбирательства?

Я отправился в офис Эрвина, Эрвина и Бредстрита и всё обсудил. Короче говоря, я уплатил запрошенную сумму, и теперь у меня не было денег.

На следующий день я поискал компанию «Эрвин, Эрвин и Бредстрит» в телефонном справочнике. Их там не оказалось. Я сходил в их офис и обнаружил табличку «Сдаётся» на двери. Тогда я и понял, что меня надули, как простака — кем я и был, как это ни печально.

Я блефовал первые четыре месяца обучения в колледже, но, в конце концов, они обнаружили, что меня нет в списках.

В тот же день я встретил в баре Рэнкина. Я впервые был в баре. У меня были поддельные права, и я купил достаточно виски, чтобы опьянеть. Я выяснил, что для этого нужно две рюмки неразбавленного виски, потому как до того вечера я ни разу не выпил ничего, кроме бутылки пива.

От одной рюмки сделалось хорошо, после второй моя проблема показалась мне весьма несущественной. Я нянчился с третьей рюмкой, когда Рэнкин вошёл в бар.