Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Андреев Петр Харитонович

У нас было очень много знакомых и даже друзей. Очень жаль, что за столько лет забылись их имена. Это были не только промышленники, но и рядовые граждане, люди из администрации города и района, служащие полиции, переводчики. Многие бывали у нас в гостях. Иногда просиживали до утра. Приглашали в гости и нас.

Народ жил небогато, если не сказать бедно. Мы, зная это, приносили с собой выпить и закусить. Чаще других в нашей компании бывали г-н фон Нойхоф и шеф криминальной полиции (фамилию его не помню).

Жили офицеры по левой, если смотреть от вокзала, стороне Галле-штрассе в доме (если мне не изменяет память) бывшего

шефа строительной фирмы г-на Шмидта. Его дочь с мужем были переселены в другую квартиру, расположенную где-то в районе парка, но она ежедневно бывала у нас. Помогала нам вести хозяйство и присматривала за домом. Комендант военной комендатуры полковник Кравченко и его заместитель по политчасти занимали отдельные коттеджи за комендатурой по правой стороне улицы в сторону парка. Некоторые офицеры жили в частных домах, занимая комнаты в квартирах, и ни у одного дома не выставлялись часовые.

Большая часть города лежала в развалинах, но люди уже наводили порядок. Улицы освобождались от кирпичного щебня, и среди развалин даже уже работало кабаре, куда мы иногда, несмотря на строжайшие запреты, заглядывали. А в районах, где дома сохранились, был уже наведен идеальный порядок.

Нас всегда поражала лояльность населения к нам, оккупантам. За все время моей службы в Нордхаузене я знаю лишь один случай нелояльности со стороны немцев. Наш старший лейтенант – начальник финансового отдела комендатуры – проголосовал в районе парка перед идущей машиной. Машина остановилась. Из машины вышел владелец, ударил лейтенанта в лицо так, что тот оказался в канаве, и уехал. Потом доложил о происшествии коменданту, исказив при этом факт случившегося. За это (без проверки) старший лейтенант был отправлен для продолжения службы на Курильские острова. А ехал в машине, оказывается, секретарь компартии района. И это был единственный такой случай.

Мы настолько уверились в порядочности немцев, что перестали носить с собой личное оружие. Я, помню, ездил в другой район. Выехали в два часа ночи вдвоем, я и шофер-немец. Он сам себя называл «Рыжий», и мы его так звали. Дорога в основном проходила по лесам. И только приехав на место, я вспомнил, что не взял оружие. А как-то мой сослуживец вернулся ночью из отдаленной деревни на попутной машине. Его машина заглохла, и он оставил ее на дороге в лесу. Мы с Рыжим поехали, чтобы притащить ее на буксире. В 12 часов ночи из лесу, прямо перед нашей машиной, вышел человек с поднятой рукой. Мы остановились. Это был наш солдат. Он подстрелил козу и останавливал машины, чтобы вернуться в часть. Бывало, что наши офицеры, сильно подвыпив, ночевали в парке, и у них даже пистолеты оставались при себе.

В городе был комендантский час. Наряды роты охраны патрулировали улицы. Опоздавших домой граждан наряды должны были задерживать и конвоировать в комендатуру. Но обычно никто этого не делал, просто просили поторапливаться. Так поступали нормальные люди, но был в роте один ненормальный – коротышка-рахитик, который при каждом своем патрулировании приводил в комендатуру всех зазевавшихся. Иногда до ста человек. И все безропотно шли. Навстречу выходил дежурный офицер и всех отпускал по домам. Потом этого коротышку как-то утром нашли на глухой улице застреленным из его же карабина. Застрелили его не немцы, а русские солдаты из дивизии, расквартированной на аэродроме, бегавшие в самоволку, или, может быть, дезертиры, пробиравшиеся в западную зону Германии. Были и такие.

Я помню случай, когда патрульный наряд задержал дезертира-моряка, старшину по званию. Здоровяк чуть ли не двухметрового роста и спортивного телосложения. Прошел войну с первого до последнего дня. Когда его привели в комендатуру, он, зная, что ему грозит, пытался покончить жизнь самоубийством. Не дали. Посадили в камеру для арестованных в подвальной части комендатуры. Утром камеру нашли пустой. Арестованный снял с себя все, вплоть до трусов, раздвинул на окне решетку и исчез. Поиски оказались тщетными.

В городе была еще одна группа военнослужащих – из Министерства внутренних дел. Командовал группой полковник. С нами они никаких контактов не имели, и чем они занимались, мы не знали.

Наша комендатура была ориентирована на защиту местного населения, в частности – от мародеров. Помню, ночью в дежурную часть позвонили и сообщили, что в одной из деревень заметили русского солдата на велосипеде. Мы немедленно выехали по адресу. У дежурного коменданта всегда были наготове две-три машины с шоферами-немцами. На загородной дороге в свете фар мы увидели встречного велосипедиста. Остановились, но велосипедист скрылся, бросив велосипед в канаве. На сиденье была привязана банка с вареньем. В деревне нам сообщили, что грабитель, кроме этой банки варенья, ничего не взял.

Работая в Германии, мы многому могли бы научиться, но политика сталинского руководства была иной. Наоборот – учить немцев жить по-нашему. А мы не то что перенять хорошее, мы в своей среде не могли даже поделиться увиденным. Вся система была построена на доносительстве.

В Германии в сопоставлении с Советским Союзом меня поражало очень многое.

В промышленности. Исключительная чистота и порядок в цехах. Ни одной лишней вещи. Рациональное использование производственных площадей. Минимальный управленческий персонал. А на некоторых частных предприятиях весь персонал вообще был одной семьей. Причем ее члены не только управляли производством, но при необходимости могли сесть за руль грузовика.

Нам все время говорили, что в капиталистическом обществе человек человеку волк, а рабочие и пролетарии – рабы. А я видел иное – самые дружеские взаимоотношения хозяина и его рабочих. Видели бы вы, как хозяин относился к продукции, выпускаемой его предприятием, и к рабочим. Хозяин знал всех своих рабочих по именам. Знал их семьи. Проходя по цеху, с каждым здоровался и не забывал спросить о жене и детях.

У нас такие руководители исчезли в тридцатые годы. Мне посчастливилось работать с одним из таких. Это был дворянин. Инженер. Исчез внезапно, в 1939 году.

Хозяин довольно крупного предприятия, проходя по цеху, старался что-то переложить, если замечал, что лежит не на месте, помогал, если видел, что рабочему тяжело. А некоторые, как, например, г-н Уляй, при выдаче недельной зарплаты наливали каждому рюмку шнапса.

Как-то мы узнали, что директор трех предприятий строительной промышленности получает зарплату в полтора раза меньше своей уборщицы. На наш вопрос, почему так, он ответил, что ему больше не надо. Семья из двух человек, и тесть у него богатый, имеет свое предприятие. А уборщица одна воспитывает двух детей. И здесь я не могу не сделать отступление, чтобы сравнить мораль и закон их, капиталистов, и наши – коммунистические.