Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика
Шрифт:
Кончился лес. Вышли на дорогу. Там уже ждали машины и кухня. Позавтракали. Команда «По машинам!», и едем дальше. Вернее, уже поближе к дому, поскольку начали прочесывать с самого отдаленного леса.
Леса в Германии по площади небольшие, так что мы за день прошли их несколько. Последним был лес у Нойнроде, что километрах в пятнадцати от города Нордхаузен. Мы вышли к заводам, выпускавшим самолеты-снаряды ФАУ-1 и ФАУ-2. Сами заводы мы не видели, разглядели только несколько бараков у железнодорожного полотна, уходящего в туннель. Заводы находились под горой высотой несколько сот метров, сложенной скальными породами и поросшей редким лесом. Вверху местами были заметны старые разработанные слюды. У самого подножия были видны три туннеля. В средний шла железнодорожная колея.
Уже работая в Нордхаузене, я видел план этого завода (жаль, что не съездил тогда посмотреть). Так вот что представлял собой этот завод. В куполообразной формы горе, высотой несколько сот метров и диаметром основания три километра, пробиты три сквозных параллельных туннеля. По всей трехкилометровой длине туннели соединены между собой поперечными параллельными друг другу туннелями такого же сечения, как и основные. По среднему проложены железнодорожные пути, а от боковых шло развитие производственных цехов. С противоположной стороны горы на полтора километра уже было пробито еще три таких же туннеля, и работы были прекращены только с приходом американцев (Тюрингия в апреле 1945-го года была занята американской армией). В 1945-м и в последующие годы там работала группа наших ученых, возглавляемая генералом Кузнецовым, и батальон инженерных войск. Командовали подразделениями гражданские инженеры, переодетые в форму офицеров Советской Армии. После того как уже нашими учеными были собраны самолеты-снаряды и на Балтике произведен их пробный пуск, а на заводе демонтировано оборудование и вывезены неиспользованные материалы, завод был взорван.
На территории Тюрингии много шахт по добыче калийной соли. В 1945 году в этих шахтах было обнаружено большое количество взрывчатых веществ. В комендатуре говорили, что для поднятия всей этой взрывчатки шахтными подъемниками потребуется 12 лет. Так вот, завезли эшелон этой трофейной взрывчатки в средний туннель и взорвали. Гора приподнялась и осела. Так было ликвидировано интереснейшее сооружение ума и рук человеческих.
Лагерь день ото дня хорошеет. Между батареями и дивизионами идет соревнование за лучшее благоустройство территории. Старшины зверствуют, дождались своей власти. Где-то достали извести. Идет разметка территории и дорожек. Когда солдат передают на хозяйственные работы под команду старшины, сержанты, оставшиеся без команд, уходят за пределы территории полка. Одними из таких привлекательных мест были шахтный копер и складские помещения. Я писал уже, что вдоль подъездной железнодорожной ветки шахты находились складские сооружения с рампами. Склады и прискладские рампы заставлены ящиками. С каждым днем все больше ящиков оказываются разбитыми, а их содержимое – шарикоподшипники самых разных размеров – разбросанным вокруг. Среди нас были и работники машиностроительной промышленности, которые рассказывали, как плохо у нас обстоит дело с подшипниками. Мы возмущаемся бесхозяйственностью наших тыловых служб, а подшипников все меньше остается под крышей и все больше под открытым небом и на земле. Но больше всего нас интересует шахта. Нам хочется спуститься туда, но нет среди нас ни электриков, знающих электрооборудование шахт и способных запустить шахтный подъемник, ни шахтеров. Попытки найти таких специалистов среди военнослужащих полка тоже не увенчались успехом. Так и не удалась наша затея спуститься в забои шахты.
Посыльный штаба дивизиона нашел меня в километре от расположения полка. Приказ – срочно явиться к начальнику штаба дивизиона. Передаю дальнейшее проведение занятий по подготовке данных для стрельбы ст. сержанту Саранину и бегу. Докладываю о прибытии. Майор недоволен – долго искали. «Подполковник Кавицкий уже из себя выходит, не один раз уже звонил. Срочно к нему!» – говорит майор. Спрашиваю, зачем вызывает. «Не знаю!»
Застаю подполковника шагающим по кабинету. Докладываю о прибытии. Вместо выговора за долгие поиски подполковник приглашает сесть к столу. Гадаю, о чем пойдет разговор. Мысли бегут стремительно, мне было о чем подумать.
Александр Павлович Кавицкий в звании старшего политрука прибыл к нам в дивизион на должность комиссара дивизиона в 1942 году. Солдаты и офицеры управления дивизиона приняли его, не могу сказать, хорошо, скорее положительно. Мы могли сопоставить стиль его работы с работой его предшественника. А они в корне отличались. Если его предшественник ничем, кроме пьянок и женщин, не занимался, то Кавицкий не пил (мы этого за ним не замечали) и совершенно не обращал внимания на женщин. Судя по тому, что он при любом удобном случае вспоминал имя своей жены, мы сделали заключение, что к жене у него была большая любовь. Не вмешивался он и в дела старшины, в вопросы распределения и выдачи продуктов и водки. Однако сохранил за собой право, установленное предшественником, иметь личного повара и денщика. Кроме того, он оказался большим «барином». В землянке штаба дивизиона не жил, ему копали отдельную, да еще из двух комнат, чтобы не находиться вместе с денщиком и поваром. И землянка должна была быть в 4–5 накатов. С его приходом, с лета 1941 года, возобновилась прерванная партийно-пропагандистская работа. Сам он лекций и докладов не читал, да и в батальонах не бывал, зато появился секретарь партбюро – парторг дивизиона в звании мл. лейтенанта и комсорг дивизиона. Кроме того, в каждой батарее были назначены пропагандисты. В управлении дивизиона пропагандистом был назначен я. Кавицкий при каждом мало-мальском затишье на нашем участке фронта собирал нас у себя на инструктаж и давал задание вести пропагандистскую работу по указанной им теме. Темами же были речи Сталина. Наша пропагандистская машина на этом настолько поднаторела, что из каждого слова «вождя» получался доклад на часы. На инструктаже комиссар давал нам тезисный план занятий, а дальше мы эти тезисы развивали сами. Занятия постоянно проверялись. Придет парторг, посидит час-полтора, послушает и докладывает комиссару. Не понравилось парторгу проводимое тобою занятие – получишь от комиссара нагоняй.
Ко мне комиссар, кажется, относился положительно. За исключением того случая, когда он приказал выполнить совершенно бессмысленное задание, и только чудо спасло мне жизнь. Нас, 16 человек, в том числе и комиссара, автоматчики и снайперы окружили тогда в небольшом овраге и не давали высунуться. При попытках один солдат был убит, ранен сержант. Тогда Кавицкий приказал мне выдвинуться на открытую как на ладони и просматриваемую противником местность, в двухстах метрах перед засевшими немецкими снайперами и автоматчиками, с целью установить их местонахождение. И только налет немецких бомбардировщиков, отбомбившихся по своему передовому отряду и по мне, застигнутому на пути к снайперской пуле или автоматной очереди, спас мне жизнь.
Весной 1944 года теперь уже майор Кавицкий (политработникам были присвоены командные звания) был ранен осколком бомбы и вернулся в полк в звании подполковника уже летом, во время самых горячих боев под Пинском, и не на политработу, а на командную должность заместителя командира полка по строевой части.
Зная, что Кавицкий окончил политическое училище, во время службы в дивизионе артиллерией и топоразведкой не интересовался и предметы эти не знал, я не догадывался, для чего я ему понадобился. Единственное, на чем я мог остановиться, – демобилизация. В это время готовили документы на демобилизацию или, как тогда говорили, отправляли в народное хозяйство специалистов металлургической промышленности – инженеров и техников. Но почему вызвал замкомандира полка, когда демобилизацией занимался штаб полка?
Разговор подполковник начал с вопроса о том, как во взводе идут занятия по специальности и не забыл ли я теорию по топографии и арттопослужбе. Попросил рассказать, как эта служба выполняется практически, а затем, прервав меня на полуслове, попросил изложить элементарную топографию в виде конспекта. Вернувшись в штаб дивизиона, я доложил начальнику штаба предмет вызова, и все стало ясно. Капитан, улыбнувшись, рассказал, что есть приказ по полку начать занятия с офицерским составом. Занятия по топографии и арттопослужбе с командирами дивизионов, начальниками штабов и командирами батарей приказано проводить Кавицкому. Не знаю, как подполковник Кавицкий вел занятия по чужим конспектам, но с этого времени вести конспекты для него стало моей обязанностью.
Аналогичная ситуация произошла и позже, уже в 1946 году, когда я служил в комендатуре города Нордхаузен. Там комендант города, полковник Кравченко, тоже организовал учебу офицерского состава. Моему непосредственному начальнику, капитану Федько, было приказано провести занятие по арттопослужбе, поскольку он был одним из двух служивших в комендатуре офицеров-артиллеристов. Выбор был остановлен на нем, как на занимавшем более высокую должность, чем он был поставлен в весьма затруднительное положение.
Федько не имел даже семилетнего образования. В армии он служил в саперных частях. Во время войны окончил краткосрочные офицерские курсы артиллеристов и после курсов служил в управлении кадров штаба артиллерии армии. И только в течение последних четырех месяцев войны он служил непосредственно в артиллерии, и то в должности начальника штаба дивизиона. В должности, далекой от арттопослужбы. Федько откровенно мне признался, что он этой дисциплины не знает, и попросил меня написать ему конспект. Думаю, что занятия прошли успешно, так как в числе слушателей был только один артиллерист и тот со знанием артиллерии не больше, чем у лектора.