Я была здесь
Шрифт:
Он пожимает плечами.
– Очень красиво.
– Не делай вид, будто ты в шоке.
– Я не в шоке. Но изрядно удивлена.
Мы садимся на деревянные ступеньки, смотрим, как Раз с Еще Разом гоняются за листьями и друг за другом.
– Умеют же радоваться жизни, – говорит Бэн.
– Ты про что? Про драки?
– Про то, что они могут просто быть.
– Может, в следующей жизни стоит стать котом.
Он бросает на меня косой взгляд.
– Или золотой рыбкой. Каким-нибудь безмозглым животным.
– Хватит, – отвечает он, делая вид, будто обиделся за Раза и Еще
– Смотри, как легко им живется. Какой толк от нашего ума, если мы с него сходим? Другие-то существа с собой не кончают.
Он наблюдает за котятами, чье внимание переключилось на упавшую веточку.
– Мы не знаем этого наверняка. Яд они, может, и не пьют, но могут отказаться от еды или отбиться от стада, понимая, что в таком случае скоро станут чьим-то ужином.
– Возможно, – я указываю на котят. – Но все же мне хотелось бы снова стать такой же беспечной. Хоть я и начинаю сомневаться, что была такой. Ты вот был?
Бэн кивает:
– В детстве. После того как ушел отец и до того, как мать спуталась с новым и забеременела младшей сестрой. Мы с братьями постоянно что-то исследовали. Купались в речке, строили в лесу за нашими домами шалаши. Я жил как Том Сойер.
Я смотрю на Бэна, пытаясь представить его себе маленьким и беззаботным.
– Ты чего так на меня смотришь? – спрашивает он. – Думаешь, я «Тома Сойера» не читал?
Я смеюсь. Я так отвыкла от этого звука.
– И «Гекльберри Финна» читал. Я жутко интеллигентный.
– Насчет интеллигентности не знаю, но умный точно. Иначе Мэг бы тебя не потерпела. Каким бы красавцем ты ни был, – я чуть-чуть краснею и отворачиваюсь.
– Да и ты не уродина, Коди Рейнолдс, – отвечает он. – В смысле, для мудака.
Я снова смотрю на него и на миг забываю обо всем. А потом вспоминаю, что забывать нельзя.
– Я должна тебе еще что-то сказать.
Глаза Бэна меняются, как светофор переключается с желтого на зеленый.
– Я еще кое-что узнала насчет Мэг. Она писала на форуме для самоубийц.
Бэн склоняет голову.
Глаза опять меняются – с желтого на красный. Стой. Но я не могу остановиться.
– Может, тебе лучше просто почитать. Я взяла с собой распечатки. Они у тебя в комнате, с остальными моими вещами.
Мы в полном молчании идем наверх, он впереди, я за ним, и дневное тепло сменяется прохладой, хотя солнце еще яркое. Я достаю приличную стопку бумаг.
– Начинай с начала.
Я наблюдаю за тем, как Бэн читает. Это похоже на снежную лавину. Сначала пурга, затем волна снега, а затем искривляется все лицо. И мне опять становится плохо, от эмоций на его лице, – в сотню раз хуже.
Отложив последнюю страницу, Бэн пристально смотрит на меня, и вид у него просто жуткий. Смесь ярости и вины – я с ними справляюсь, потому что уже привыкла, но тут есть и страх с ужасом, от которых у меня внутри все равно что разрывается бомба.
– Твою мать! – говорит он.
– Да, – соглашаюсь я. – Он приложил к этому руку. К ее смерти.
Бэн не отвечает. Он идет за собственным ноутбуком и приносит его на кровать. Открывает свой почтовый ящик, письма Мэг. Отыскивает какое-то конкретное. Написанное за две недели
– Читай, – убитым голосом говорит он.
И показывает в центр экрана.
Я в последнее время в Сиэтле почти не бываю, как ты мог заметить. Должна признать, поначалу это было из-за того, что я чувствовала себя паршиво и неловко после того, что случилось между нами. До сих пор поверить не могу, что так себя повела. Но теперь все изменилось. Помнишь, какое-то время назад ты велел мне найти себе другого собеседника? И я нашла. Даже целую кучу. Это невероятно умные люди, которые очень по-своему смотрят на вещи, ты же знаешь, мне это всегда очень нравилось – идти вразрез с общепринятыми взглядами. Думаю, меня всегда по этой самой причине и интересовала музыка, ее исполнители и все такое, но, ребята, не одни вы бунтари. Существует множество вариантов. Столько разных способов жить, столько определений, что такое жизнь, – для тебя и только тебя. Наше мышление так ограничено, и, когда это понимаешь и принимаешь решение не следовать искусственным ограничениям, все становится возможным, и ты обретаешь свободу. Ну, это я усвоила из общения со своими новыми знакомыми. Они мне очень помогают. Не удивлюсь, что всех поразит новое выбранное мной направление. Но такова жизнь в панк-роке, да? Ладно, мне пора бежать. На автобус.
Дочитав, я поднимаю взгляд. Бэн сидит на краю кровати скрючившись.
– Она пыталась мне рассказать. Об этом форуме чокнутых самоубийц. Пыталась рассказать.
– Из написанного ничего нельзя было понять.
– Она пыталась мне сказать, – повторяет Бэн. – Всеми этими письмами. Пыталась сказать мне. А я ее послал, – он лупит кулаком по стене, штукатурка дает трещину. Он наносит еще один удар, из руки начинает идти кровь.
– Бэн, прекрати! – я подскакиваю к нему и хватаю за руки, не давая ударить в третий раз. – Перестань! Ты не виноват! Ты не виноват. Не виноват.
Я все повторяю эти слова, которые сама хотела бы от кого-нибудь услышать, и вдруг мы начинаем целоваться. Я чувствую вкус его горя, его слабости, его слез и своих слез.
– Коди, – шепчет он. И нежность его голоса резко возвращает меня к реальности.
Я вскакиваю с кровати. Прикрываю рот. Заправляю майку.
– Мне надо идти, – говорю я.
– Коди, – повторяет он.
– Я сейчас же возвращаюсь домой. У меня завтра работа.
– Коди, – молит он.
Но я вылетаю из комнаты, хлопнув дверью, прежде чем он успеет снова назвать меня по имени.
21
Триша в хорошем настроении. В те выходные, когда я по-крупному проиграла в Сиэтле, она по-крупному выиграла в казино, так что даже с учетом расходов на еду, отель и бензин она обогатилась на две сотни баксов. Вечером за ужином она обмахивается двадцатидолларовыми купюрами, словно веером, и говорит, что надо бы приобрести какую-нибудь бессмысленную роскошь. Обычно она выбирает что-нибудь дорогое и бесполезное в «магазине на диване», например, мороженицу, которую использует пару раз, а потом начинает складывать в нее всякое барахло.