Я была здесь
Шрифт:
Первым делом едем в Фремонт, где я увидела Бэна впервые. Он знакомит меня с классными на вид девушками в хорошеньких платьицах и красивых туфлях – с такими общалась Мэг. Только они все нас лет на десять старше, но это бы ее не остановило. Когда Бэн объясняет им, кто я такая, одна из женщин внезапно обнимает меня. Затем, вытянув руки, все еще не отпуская меня, начинает говорить.
– Ты справишься. Я знаю, сейчас кажется, что пережить потерю не удастся, но это произойдет, – ни о чем не спрашивая, я понимаю, что она через что-то подобное уже проходила, уже потеряла кого-то, и мне
Но никто из них не знает, что Мэг обращалась к врачу, большинство даже вообще не в курсе, что она училась в колледже. Если она им даже этого не сказала, то, вероятнее всего, и о «Последнем решении» тоже. Так что я и не упоминаю.
Мы приезжаем в другой клуб. Как только мы проходим мимо вышибалы, в объятия Бэна кидается косматая блондинка.
– Где ты пропадал? – требовательно спрашивает она. – Я тебе тысячу эсэмэсок написала.
Бэн ее не обнимает, лишь неловко похлопывает по плечу, и где-то через минуту она чуть отступает назад, манерно надувая губки. Потом замечает меня.
– Привет, Клем, – устало говорит Бэн. – В турне был.
– В турне, значит? Так это теперь называется, – отвечает она, все еще глядя на меня.
– Привет, я Коди.
– Коди – подруга Мэг, – добавляет Бэн. – Ты Мэг Гарсиас знала?
Клем поворачивается к Бэну.
– Ты это серьезно? Решил клуб своих брошеных собрать? Нам еще, наверное, и одеваться следует одинаково? – закатив глаза, она уже всерьез дуется. Затем с презрением фыркает, показывает Бэну средний палец и уносится прочь.
– Извини, – говорит Бэн. Кажется, своим ботинкам.
– За что?
– Она… Это было давно, – начинает он, но я останавливаю его взмахом руки.
– Ты не обязан ничего мне объяснять.
Он открывает рот, словно чтобы еще что-то сказать, но замечает чувака в толстых очках с роговой оправой и с самым невероятным помпадуром, который я когда-либо видела. С ним девушка с короткой челкой и ярко-красной помадой.
– Это Хидеки, – говорит Бэн. – Он довольно хорошо знал Мэг.
Бэн представляет нас друг другу, мы какое-то время разговариваем, но ни сам Хидеки, ни его подруга не знали ничего ни о настроениях Мэг, ни о том, что она ходила к врачу. Через какое-то время, когда у меня кончаются вопросы, Хидеки спрашивает о котятах.
– Ты знаешь о них?
Девушка сообщает мне, что Хидеки пожертвовал сто баксов на их лечение.
– Так что они – его инвестиция, – добавляет она.
– Сотня баксов, – комментирую я, – наверное, ты очень котов любишь.
– Я Мэг любил, – поправляет он. – И она мне не меньше сэкономила, починив мой усилок.
– Она тебе усилок починила?
Он кивает.
– Поменяла реостат и показала, как делать это самому. Я поначалу отнесся к этой идее скептически, но оказалось, что она умеет орудовать паяльником.
– Да, это она могла, – подтверждаю я. – А с котятами все отлично. Их Бэн приютил.
– Бэн? – Хидеки смотрит на него не сказать, что дружелюбно.
– Ага. У него куча фоток на телефоне. Бэн, покажи.
– В другой раз, – сухо отвечает он. – Нам дальше пора.
Мы посещаем еще три клуба, где я знакомлюсь с людьми,
Когда мы приходим к нему, Бэн ведет меня в свою комнату. Я останавливаюсь у двери в коридоре, словно там радиоактивное излучение. Он смотрит на меня.
– Ложись здесь. А я посплю на диване.
– Ничего, мне диван подойдет, – отвечаю я.
– Здесь удобней. И тише.
Я морщусь.
– Извини, Бэн, но у тебя же в постели, как в чашке Петри, бактерии половины женского населения Сиэтла.
– Коди, все не так.
– Неужели? – фыркаю я.
– С Клем… а ладно, забудь. Я перестелю.
– Я могу поспать и на диване.
– Коди, давай я перестелю, черт возьми. – Я не могу винить Бэна, что он вышел из себя. Времени уже пять утра, к тому же у него только что закончилось турне, восемь ночей подряд он спал на полу или в фургоне. Но он все равно меняет белье, взбивает подушки и отгибает уголок одеяла, так что постель прямо манит.
Я уютно устраиваюсь на подушках. Котята взбираются на кровать и укладываются в ногах, как и обычно, я полагаю.
Слышно, как Бэн чистит зубы, потом – как скрипят половицы у него под ногами. Он останавливается в дверном проеме, на миг я пугаюсь, что он войдет и что я буду не против. Но он стоит на месте.
– Спокойной ночи, Коди.
– Спокойной ночи, Бэн.
Я сплю до обеда и встаю отдохнувшая, болезненные ощущения, которые стали неотъемлемой частью моей телесности, исчезли. И иду в кухню, Бэн уже не спит, он пьет кофе и болтает с соседями, знакомит меня с ними. У него чашка с гранолой, он предлагает сделать и мне.
– Сама справлюсь, – говорю я. Беру миску из сушилки, пачку из шкафчика – удивительно, я тут чуть ли не как дома.
Бэн смотрит на меня с улыбкой, словно тоже заметил, что для него это в новинку, а потом продолжает рассказывать ребятам о своей поездке. Они все приятные, не рокеры, как я предполагала, кто-то учится, кто-то работает. Один парень вырос в городе километрах в тридцати от моего, так что мы оплакиваем состояние восточного Вашингтона, словно застрявшего в какой-то дыре во времени, а также касаемся вопроса, почему на востоке от Каскейдс начинают разговаривать с южным акцентом?
Вышло солнце, Маунт-Рейнир царственно возвышается над городом, и в целом день такой, что можно и забыть о случившемся с октября по апрель. Позавтракав, мы с Бэном спускаемся по лестнице во двор. Там лежит что-то большое и деревянное, накрытое брезентом.
– Что это? – спрашиваю я.
Бэн пожимает плечами:
– Так, занимаюсь в свободное время, которого у меня куча.
Я поднимаю брезент. Под ним оказывается заготовка полок с изящными диагональными линиями, как в доме.
– Это твоя работа?