Я - четвертый
Шрифт:
Я надеваю, и они совсем закрывают свет. Мистер Харрис открывает дверь и просовывает голову.
— Мистер Смит? Все в порядке?
— Да, все отлично. Дайте нам тридцать секунд, — говорит Генри, потом поворачивается ко мне. — Твой директор испереживался.
Я делаю глубокий вдох и выдыхаю.
— Я понимаю, что происходит, но что все это значит?
— Твое первое Наследие.
— Это я знаю, но почему свет?
— Мы поговорим об этом в машине. Ты можешь идти?
— Думаю, да.
Он помогает мне встать. Я плохо держу равновесие,
— Мне надо забрать свою сумку, пока мы не ушли, — говорю я.
— Где она?
— Я оставил ее в классе.
— Какой номер?
— Семнадцать.
— Давай я отведу тебя в пикап, а потом схожу за ней.
Я кладу правую руку ему на плечи. Он поддерживает меня, обхватив левой рукой за пояс. Хотя уже прозвенел второй звонок, я слышу в коридоре голоса.
— Ты должен идти ровно и нормально, старайся.
Я делаю глубокий вдох. Я пытаюсь собрать все силы, какие только могли у меня остаться, чтобы выдержать длинный выход из школы.
— Давай, — говорю я. Я вытираю пот со лба и выхожу вслед за Генри из темной комнаты. Мистер Харрис все еще стоит в коридоре.
— Просто приступ астмы, — объясняет ему Генри и проходит мимо.
В коридоре толпятся человек двадцать, у большинства на шеях висят камеры, все хотят попасть в темную комнату на урок фотографии. По счастью, Сары среди них нет. Я иду так ровно, как только могу, поочередно ступая ногами. До выхода из школы метров тридцать. Это много шагов. Ученики шепчутся.
— Ну и наркоман.
— Будет ли он вообще ходить в школу?
— Надеюсь, да. Он симпатичный.
— А чем, как вы думаете, он занимался в темной комнате, что его лицо стало таким красным? — слышу я, и все смеются. Точно так же, как мы можем концентрировать слух, мы можем и отключать его, что помогает, когда нужно сосредоточиться посреди шума и сумятицы. Поэтому я отгораживаюсь от гула голосов и иду вслед за Генри. Каждый шаг дается мне как десять, но, в конце концов, мы доходим до двери. Генри открывает ее, пропуская меня, и я пытаюсь сам дойти до припаркованного впереди пикапа. Чтобы сделать последние двадцать шагов, я снова обхватываю его рукой за плечи. Он открывает дверцу, и я вваливаюсь в кабину.
— Ты сказал — семнадцать?
— Да.
— Надо было держать его при себе. Маленькие ошибки порождают большие. Мы не можем себе позволить ошибаться.
— Я знаю. Извини.
Он захлопывает дверцу и идет обратно в здание. Я сижу согнувшись и пытаюсь дышать глубже. Я все еще чувствую пот на лбу. Я выпрямляюсь и убираю солнцезащитный щиток, чтобы взглянуть в зеркало. Мое лицо краснее, чем я думал, и в глазах видны слезы. Но, несмотря на боль и изнеможение, я улыбаюсь. «Наконец-то», — думаю я. После стольких лет ожидания, после стольких лет, когда моей единственной защитой от могадорцев были ум и бегство, пришло мое первое Наследие. Генри выходит из школы с моей сумкой. Он обходит грузовик, открывает дверцу и бросает сумку на сиденье.
— Спасибо, —
— Не за что.
Когда мы выезжаем со стоянки, я снимаю перчатки и внимательнее рассматриваю свои руки. Свет на правой руке начинает утончаться, как луч фонарика, только ярче. Жжение ослабевает. Левая рука по-прежнему тускло мерцает.
— Не снимай, пока мы не приедем домой, — говорит Генри.
Я снова надеваю перчатки и смотрю на него. Он гордо улыбается.
— Дерьмовски долго ждали, — замечает он.
— Что? — спрашиваю я.
Он оборачивается ко мне.
— Дерьмовски долго ждали, — повторяет он. — Твоего Наследия.
Я смеюсь. Генри много что освоил на Земле, но только не ругательства.
— Чертовски долго ждали, — поправляю я его.
— Да, я так и сказал.
Он сворачивает на нашу дорогу.
— Ну, а что дальше? Значит ли это, что мои руки смогут стрелять лазерами, или как?
Он усмехается.
— Приятная мысль, но нет, этого не будет.
— Ладно, а что я буду делать со светом? Когда за мной будут гнаться, мне нужно обернуться и светить им в глаза? Может, это отпугнет их от меня или еще как-то на них подействует?
— Терпение, — говорит он. — Тебе еще не надо этого понимать. Давай пока доберемся до дома.
Тут я что-то припоминаю и едва не спрыгиваю с сиденья.
— Значит ли это, что мы наконец откроем Ларец?
Он кивает и улыбается.
— Очень скоро.
— Да, черт возьми! — говорю я. Деревянный Ларец с искусной резьбой не давал мне покоя всю жизнь. Это хрупкий на вид ящичек с лориенской эмблемой на стенке, который Генри окружил атмосферой полной секретности. Он никогда не говорил мне, что находится внутри, и этот ящичек невозможно открыть — уж я-то знаю, потому что пытался бессчетное количество раз и всегда безуспешно. Он заперт на висячий замок без какого-либо видимого отверстия для ключа.
Когда мы приезжаем домой, я вижу, что Генри здесь поработал. Три стула с веранды убраны, и все окна открыты. Внутри с мебели сняты простыни, некоторые поверхности начисто протерты. Я ставлю свою сумку на стол в гостиной и открываю ее. На меня накатывает волна раздражения.
— Вот черт, — говорю я.
— Что?
— Телефона нет.
— А где он?
— Утром я слегка повздорил с парнем по имени Марк Джеймс. Должно быть, он его забрал.
— Джон, ты провел в школе всего полтора часа. Скажи на милость, как, черт возьми, ты умудрился с кем-то повздорить?
— Это школа. Я новенький. Это просто. Генри достает из кармана телефон и набирает мой номер. Потом захлопывает телефон.
— Отключен, — говорит он.
— Конечно, отключен.
Он смотрит на меня.
— Что случилось? — спрашивает он знакомым тоном, таким тоном, когда он задумывается об очередном переезде.
— Ничего. Просто глупый спор. Может, я просто выронил его, когда клал в сумку, — говорю я, хотя знаю, что не ронял. — Я не очень хорошо соображал. Может, он лежит в столе находок.