Я диктую. Воспоминания
Шрифт:
В детстве я считал себя бедняком. Нет, не из самых бедных: ниже нас был еще один класс — рабочие.
Но над нами были высшие классы, о которых говорилось с почтением. Обыкновенная лоджия в доме, например, давала его владельцу чувство превосходства. Адвокат, нотариус были важными лицами, и кланялись им низко. А кроме того, существовали сферы настолько недоступные, что о них вообще не говорили.
Во всяком случае, мир в моем представлении, равно как и в представлении моих родителей, четко делился на богатых и бедных, а между ними находился средний класс, до такой степени неопределенный, что уже не принадлежал ни к какой категории.
По моим детским понятиям, богатые были сильны, а бедные — слабы. Я уже говорил, что нашел другое определение: те, кто порет, и те, кого порют.
Еще в ранней юности я стал журналистом и начал общаться с теми, кого привык считать богатыми, то есть сильными. К ним относились депутаты, сенаторы, муниципальные советники и несколько коммерсантов, участвовавших в различных комиссиях.
Гораздо позже у меня возникли контакты с людьми действительно богатыми, то есть с настоящими сильными мира сего. Контакты эти были сперва довольно зыбкими, потом стали гораздо тесней.
Я с ними завтракал и обедал, начал привыкать к условиям их существования и в конце концов понимать их самих.
Мало-помалу до меня дошло, что в действительности они слабы. Почти все эти люди, такие внушительные, такие самоуверенные, говорящие так безапелляционно, были сильными только с виду и пытались сохранять внутреннее спокойствие с помощью антуража. Я был знаком с крупными промышленниками, с министрами, и от всех от них у меня оставалось точно такое же впечатление. Я догадывался, что они живут в страхе. Они достигли, нередко с помощью сомнительных средств, блестящего положения, но их преследует мысль, что они могут его утратить. И утратить деньги, которые сейчас придают им уверенность.
Их часто называют влиятельными.
Но влиятельные не суть сильные. Я бы сказал: они слабые, потому что влияние их висит на волоске; достаточно припомнить скандалы последних лет, чтобы убедиться в этом.
Конечно, они обедают в лучших ресторанах, живут в роскошных апартаментах, имеют загородные виллы, но при этом боятся. Эти люди, кажущиеся столь сильными, боятся.
По-настоящему сильных я встречал в народе, среди крестьян, среди маленьких людей, которым нечего терять и которые живут в мире с собой.
Нами правят влиятельные особы. Они занимают важные посты в государстве и в обществе. Но они понимают, чувствуют, что у них нет никакой опоры, что все это — фальшивая монета, что их респектабельность и богатство — не настоящие.
Они — почти в каждой стране — создают армии, но не для того, чтобы сражаться с мифическим врагом, находящимся где-то за границей, а для подавления бедняков, если те наконец возмутятся. А покуда они продолжают свои махинации.
Я благодарен судьбе за то, что родился в бедной, а не богатой семье. И порой сожалею, что получаю слишком много денег; будь у меня их меньше, я был бы спокойнее за судьбу своих детей.
26 января 1974
Многие были бы удивлены, узнав, что составляет большую часть моей корреспонденции. Окажись на моем месте Александр Дюма или графиня де Сегюр [56] , все было бы понятно, но я…
Мне пишут дети — дети всех возрастов; одни по собственной инициативе, другие — потому что учитель задал сочинение по одной из моих книг.
Отвечать им гораздо труднее, чем кажется. Письма от детей и подростков приходят из всех стран мира, и в частности из Чехословакии. Почему? Письма эти очень часто приводят меня в замешательство. Сегодня утром я получил еще одно — от четвертой уже ученицы E.N.S. Что такое E.N.S. — мне неведомо. Насколько я могу судить, корреспондентке моей лет четырнадцать-пятнадцать.
56
Сегюр (урожденная Софья Ростопчина) графиня де (1799–1874) — французская детская писательница. Родилась в России в семье московского губернатора.
Первый вопрос: «Вас часто называют писателем человеческого одиночества. Почему?»
Что ответить четырнадцатилетней девочке? Человеческое одиночество — тайна, которую я не могу понять. Может быть, это самая драматическая сторона жизни. Но что сказать девочке? Особенно когда второй вопрос еще хлеще:
«Подтверждается ли, по-Вашему, это определение романом «Три комнаты в Манхэттене»?»
Я, конечно, написал «Три комнаты в Манхэттене», но зачем и почему — не знаю. Однако она хочет знать и спрашивает:
«Не могли бы Вы объяснить символическое значение названия этого романа? Какому нюансу чувства любви соответствуют «Три комнаты»?»
И это еще не все.
«Не могли бы Вы произвести детальный анализ любви в трактовке Сименона?»
Когда я был в коллеже, такие проблемы не изучались и говорить об этом было, в общем-то, запрещено.
«Какую роль в этом романе играет прошлое героев?»
Это полегче: в жизни каждого мужчины и каждой женщины прошлое играет важную роль.
Не знаю, нет ли иронии в следующем вопросе:
«В чем значение и польза романов о Мегрэ? Могли бы Вы описать внешность и характер Мегрэ?»
«Почему один Ваш роман называется «Невинные»? Будете ли Вы продолжать писать романы?
Мы надеемся окончательно охарактеризовать творчество Сименона по книгам «Три комнаты в Манхэттене», «Невинные» и «Мегрэ и старик». С помощью Ваших ответов на эти вопросы мы сможем лучше вникнуть в тему, потому что вообще-то мы все, каждый из нас, как правило, читали какие-нибудь романы о Мегрэ».
Затем следуют выражения благодарности, подпись и адрес.
Будь это единственный случай, я бы так не удивлялся. Но вот, например, на будущей неделе меня придет интервьюировать целый класс одного женевского лицея, и я уверен, что ребята зададут не менее трудные вопросы.
Это трогательно. Молодость ищет себя. Ищет беспокойно. Но какого черта они обращаются ко мне?
Еще один феномен. Менее таинственный, может быть. Естественно, мы с Терезой весь день проводим вместе. Но разговариваем не очень много, и у нас нет обыкновения затевать споры по каким-нибудь важным вопросам, да и вообще спорить.