Я диктую. Воспоминания
Шрифт:
— Вы хотите сказать, что не жили вместе с мужем?
— Нет, этого я не хочу сказать. Но кафе и квартира над ним принадлежат только мне, над входом так и написано: «У Ольги».
— Вернемся к событиям четырнадцатого июня прошлого года.
— Я уже больше десяти раз рассказывала эту историю следователю, очень вежливому и терпеливому господину, и его секретарша все записала.
Председательствующий держится спокойно, но вокруг него возникает какой-то ореол нереальности. Он добросовестно исполняет свои обязанности, не чувствуя, однако, ни вкуса к ним, ни подлинной заинтересованности.
— Вы говорили о бутылке вина.
— Вовсе не о бутылке, господин судья, простите, господин председательствующий, а о полбутылке.
— А какая разница?
— Бутылка вмещает литр, а полбутылка — пол-литра.
— Судя по материалам дела, оба были пьяны.
— Несколько полбутылок выпили.
— Однако настроены оба были дружелюбно, во всяком случае, мирно.
— Не стану утверждать, но и отрицать тоже не стану.
— Почему?
— Потому что потом они стали задираться. Начал Мимиль, который со смехом дернул этого господина за усы.
— И тут они поругались?
— Нет еще. Это происходило как раз, когда шел разговор о перевозках грузов.
— Не понимаю.
— Узнав, что этот господин большую часть времени проводит в разъездах по Франции и даже за границу выезжает и что он женат, Мимиль начал, как обычно, ехидно ухмыляться, а его ухмылка страшно действует на нервы.
Из глубины зала раздается пронзительный голос:
— Я ни разу ему не изменила.
Женщину в розовом платье усаживают на место.
Председательствующий с сомнением спрашивает:
— Значит, тот, кого вы называете Мимиль, то есть Эмиль Андико, утверждал, что жена его приятеля изменяет ему?
— Нет, просто намекнул.
Свидетельница подыскивает слова. Она хочет быть правдивой и точной.
— Мимиль сказал: «Да ты с твоей комплекцией и усищами просто создан быть рогоносцем».
Сидящий между двумя жандармами обвиняемый, казалось, ничуть не интересуется тем, что говорит свидетельница. Создается впечатление, будто он с восторгом любуется залом, а ее даже не слышит. Порой он, не решаясь посмотреть в упор, искоса поглядывает на председательствующего, потом переводит взгляд на заседателей, на сидящих в два ряда присяжных, на скамьи для публики, где собрался самый разный народ, но, очевидно, больше всего жителей квартала и клиентов Ольги.
— В какой именно момент отношения обострились?
— А вы считаете, что обозвать рогоносцем — это недостаточно?
— Значит, сразу после этого обвиняемый и ударил?
— Нет. Они выпили еще полбутылку, но у этого человека, которого вы называете обвиняемым, было грустное, ничего не выражающее лицо. Если хотите знать мое мнение, то скажу: у него был такой вид, словно он что-то обдумывает.
— То, что услышал минуту назад?
— А может, что-то припоминает. А Мимиль, все так же ухмыляясь, зудел, как назойливая муха: «Ты такой большой, толстый, глупый, что я просто уверен: не найти тебе жены, которая не наставила бы тебе рога».
— Вы точно слышали эти слова?
— Как вас слышу.
— Почему же вы, видя, что они оба пьяны, продолжали их обслуживать? Это нарушение правил.
— А как прикажете определять, пьян человек или нет? Иной клиент опрокидывает
Свидетельница явно довольна собой. Она выложила судье то, что решила выложить, и теперь желает одного — продолжать. Порой она поворачивается к публике и сообщнически подмигивает. Вид у нее такой, словно она ждет, что вот-вот раздадутся аплодисменты.
— Каким образом было совершено убийство, поскольку это убийство? Расскажите о последних минутах, предшествовавших ему.
— С радостью бы, да получилось так, что тут пришел Альфред, сосед-булочник, выпить пастиса [121] : он изо дня в день заходит всегда в одно и то же время.
121
Анисовый аперитив.
— И вы, занявшись булочником, отвлеклись от них и не слышали, что они говорят?
— По правде сказать, глаз-то я с них не спускала, отвлеклась только на минутку, пока наливала пастис. Булочник дружил еще с моим отцом, но тот, бедняга, умер молодым. А булочник два раза в день заходит выпить пастиса, но никогда ни с кем не вступает в разговор и в белот тоже не играет.
— И что же вы видели и слышали?
— Ничего не слышала, потому что они не разговаривали. На тощем, болезненном лице Мимиля была все та же ухмылочка. А этот усатый верзила, который тут сидит, взял в руки полбутылку, которую я им только что откупорила. Как раз в этот момент я снова стала наблюдать за ними. У меня было предчувствие, что добром это не кончится. У усатого был такой вид, словно он вдруг принял решение; тут-то он и разбил бутылку о череп Мимиля. Народу в кафе почти не было: четыре человека играли в карты, да сидела еще одна женщина, она у нас каждый день бывает.
— Проститутка?
— Не знаю, меня это не касается.
— Человек, которого вы называете Мимилем, упал сразу?
— Он широко раскрыл глаза, я никогда не видела его таким, но губы все равно кривились в ухмылке. Попытался схватиться за стойку, однако пальцы у него разжались, и он рухнул на спину. При этом он ударился головой о каменный пол, и, если хотите знать мое мнение, хоть вы его и не спрашиваете, от этого-то удара он и умер.
Обвиняемый нахмурил брови, словно услышал новость, которой не знал, но все с тем же отрешенным видом продолжал разглядывать зал.
— Короче говоря, по-вашему, это был скорее несчастный случай?
Задавая вопрос, председательствующий не сумел скрыть иронию.
— Будь я на вашем месте, господин судья…
— Господин председательствующий. И не забывайте, что вы должны обращаться к присяжным.
— Ладно. Но будь я на вашем месте или на месте этих господ… Глянь-ка! Среди них женщина!.. Так вот, повторяю, будь я на вашем месте или на месте этих господ, я решила бы, что это обычная история, какие случаются каждый день.