Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Драбкин Артем Владимирович

Мы были восемнадцатилетними пацанами и бало­вались, конечно. В апреле 1942 года была предпринята попытка перейти в наступление на Свири, которое про­валилось. Много было раненых, и наш полк привлекли к эвакуации их с передовой. Мы с моим другом Серге­ем Ефремовым брили землю на минимальной высоте. Я один раз увлекся, не заметил, что торчала какая-то ель, макушка которой распорола плоскость.

Летом того же года мне дали поручение отвезти па­кет в штаб дивизии, который находился на соседнем аэродроме. Я летел ивдоль реки Язь. Увидел купаю­щихся и решил хвастануть, снизиться до минимума, пройтись у них над головами. А в том месте проходи­ла

ЛЭП от Свирской электростанции. Я эти пять про­водов не заметил и врезался в них. У меня остановил­ся мотор. Впереди была площадка, но я не дотянул до нее с метр-полтора и сунулся носом в берег. Лицо разбил, одно шасси влезло в кабину и ногу мне пора­нило. Поругали меня за поломку самолета, но поскольку приказ был днем на У-2 летать не выше 50 метров, не наказали.

Надо отдать должное техникам. Они, как волшебни­ки, самолет восстановили.

— Какполучилось, что вы стали истребителем?

— В августе 1942 года была предпринята первая попытка прорвать блокаду Ленинграда. Но эта попытка оказалась неудачной. В этой операции участвовал 524-й истребительный авиаполк, который также базировался на аэродроме Яровщина. Им командовал генерал-май­ор авиации Иван Алексеевич Лакеев. Замечательный был человек, один из первых генералов в авиации, по­лучивший в Испании звание Героя Советского Союза. В августовских боях полк воевал на Волховском фронте и понес большие потери в живой силе и технике. По­этому после их возвращения четырех человек (меня и моих друзей Васю Назаренко, Юзефа Гавриленко и Сергея Ефремова -— они все трое впоследствии погиб­ли, царство им небесное) осенью 1942-го перевели в 524-й истребительный авиаполк. Нас на УТИ-4 провез­ли и пересадили на ЛаГГ-3 и в начале 1943 года я сде­лал на нем первый боевой вылет. Так я стал истребите­лем.

Сколько я сделал вылетов на ЛаГГ-3, я не помню. Мне, к счастью, не пришлось встретиться с противни­ком в воздушном бою, а то бы было худо. Ваш покор­ный слуга на первое боевое задание, на прикрытие своих войск полетел, имея 7 часов налета на истреби­теле. Ну какой я был истребитель? Я больше обузой был для товарищей. Ведь за 7 часов только успеваешь научиться держаться в воздухе и делать элементарные маневры.

Истребителем непросто было быть. Иногда, напри­мер, во время Свирско-Петрозаводской операции, до пяти вылетов в день мы делали, а иногда сидишь и не­сколько недель даже не летаешь, особенно зимой. Мы переживали, когда нелетная погода. Помню Мишу Чай­ковского. Он в таких случаях говаривал: «Давно не ле­тали, а так подраться хочется...» Хороший парень! Ну, а как иначе? В бою адреналин вырабатывается, да и зна­ли, за что воюем, рвались в бой.

Хотя были, конечно, и случаи трусости в полку. Од­ного летчика разжаловали и отправили в штрафной батальон за то, что он все время в воздушном бою и даже когда зенитки стреляли, отрывался от группы и уходил в сторону. Тоже Мишкой его звали. Как-то ми­на разорвалась, ему ноги побило — искупил кровью и вернулся в полк. И вот год прошел после этих собы­тий. Его спрашивают: «Мишка, что это у тебя за дырки на брюках?» — «Это меня в штрафбате ранило!» — «Да ты же был в зеленых брюках». Он, оказывается, получил новые, синие брюки и для того, чтобы пока­зать, что он дрался за Родину, взял на этих новых брю­ках наколол дырки. Его потом перевели на У-2 в звено связи.

— Сколько всего вылетов у вас за войну?

—

Всего за войну я сделал около 200 боевых вылетов на истребителе.

— А чем вы занимались в периоды, о которых только что говорили, когда были прикованы кземле?

— Играли в домино. Время от времени устраивали танцы. Не часто, правда, но в землянке у нас был клуб. Так что танцевали. Еще, помню, довелось мне отдох­нуть в доме отдыха. Я прилетел тогда в штаб ВВС 7-й армии. Эта армия не входила в состав Карельского фронта. И вообще, все армии двигались с востока на запад, а она на север. Один шутник говорил: «Мы и к войне стоим боком». И вот, там у них был фронтовой дом отдыха.

Впрочем, мы и без домов отдыха на жизнь не жало­вались. Кормили нас отлично. Полкилограмма мяса по­лагалось на день, 100 граммов масла, 100 граммов са­хара. Ели столько, сколько надо было. Особенно на Ле­нинградском фронте, в блокаде были, там кормили хуже, а летная норма и норма подводников были очень высокими. Мы знаем, что кто-то голодал, а мы в это время питались, как надо. Но летчику и нельзя голо­дать, у летчика перегрузки. Во время воздушного боя девятикратная нагрузка. Глаза потемнеют, и сознание потерять можно. Техников кормили хуже, конечно. Пшенкой в основном.

А нам еще фронтовые сто граммов давали. Помню хорошо такую деталь, было это году в 1942-м, что ли. Пришли мы в столовую, накрыли нам стол, и один лет­чик где-то задержался. Принесли 100 граммов фронто­вые, и мы решили подшутить: взяли водку вылили и на­лили ему воды. Он приходит. Говорит: «Ваше здоро­вье!» — и залпом выпил эти 100 граммов. Крякнул: «А!» — и заморгал глазами. А как же без шуток? Мы ведь молодые мальчишки были.

— Какими были взаимоотношения с БАО?

— Мы к ним не имели никакого отношения. Они рабо­тали, нас всем обеспечивали, кормили, поили, обували, одевали, поставляли горючее. Помню, когда мы прибыли в 524-й полк, командир полка был генерал-майор Лакеев и командиром БАО был майор. Командир БАО подходит, подает руку, мол, здорово. А Лакеев: «Ну, Иван Алексее­вич, ты что? А ну доложи как следует!» Потом у них, на­сколько мне известно, были дружеские отношения.

— В полку дружили эскадрильей или полком?

— Мы и эскадрильей, и полком дружили. У нас было 2 эскадрильи — 24 летчика и звено управления. Это ко­мандир полка, штурман полка, комиссар полка. А потом, в 1943 году, полк стал трехэскадрильным. Мы все друг друга знали — нас всего-то было около 200 человек. Бы­ла настоящая фронтовая дружба, верность слову. Ребя­та все были славные. С техниками у нас были братские отношения. Мы в самолетах не особо разбирались. Все от них зависело. У меня был замечательный техник, ко­торый всю войну меня обслуживал, Саша Елизаров.

— Если говорить о камуфляже — как вы раскра­шивали самолет?

— Зимой обычно раскрашивали сверху белыми пят­нами, низ оставался голубой. А что делали с камуфля­жем летом, я не помню. Наверное, должны были закра­шивать, зимний камуфляж ведь демаскировал.

Как еще красили? Кок винта красили. Тузы рисова­ли. В нашем полку не было фирменного знака. На фю­зеляже писался номер, на хвосте тоже.

— Зимой аэродром укатывали?