Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Драбкин Артем Владимирович

В конце 1942 года в училище пришли истребители Як-1. Мы начали летать на «яках». Мороз был минус со­рок. Такой суровой была зима с 42-го на 43-й, что мно­гие обморозились. Кроме того, кормили там неважно: кроху размазни поешь — и на полеты. Мороз 46 граду­сов, на тележке везут второй завтрак, пайку мяса.

В училище прошли пилотаж, взлет, посадку — и все. Строем не ходили и тактику действия в паре не отраба­тывали. Тем не менее в феврале 1943-го я окончил учи­лище на Як-1 и попал в учебно-тренировочный полк под Калачом-Воронежским. Там мы и прошли боевое приме­нение. А 20 июня 1943 года нас перевезли на самолете в боевой полк — 814-й иап, который потом стал 106-м ги-ап. Летели мы туда вшестером на двухмоторном

самоле­те, который пилотировал летчик Кириллов. На полевом аэродроме нас встретил командир полка, расспросил, кто мы и откуда. Потом спрашивает: «Вы обедали?» — «Нет». Повели нас в столовую. Мы заходим, там все сер­вировано, как в ресторане. В учебно-тренировочном пол­ку, куда я попал после школы, конечно, тоже хорошо кор­мили. Но здесь вообще... даже шашлык был!

А полк воюет. Самолеты летают, а мы, «зеленень­кие», стоим смотрим. К вечеру нас распределили по эскадрильям. Я попал во вторую эскадрилью, в звено Забырина. (Потом мы так всю войну и прошли — Забы-рин, Звонарев Костя, Симакин и я.)

Мы тогда были младшие лейтенанты, с «кубарями». Первый выпуск офицеров! А на фронте уже были пого­ны. У каждого офицера обмундирование, портупея, на­ган (позднее уже вместо него был «ТТ»). Вечером стар­шина несет по 100 граммов, нам дали по 50 граммов, как новичкам. А вообще очень дружно жили в полку.

Слетали за потрепанными Як-7Б, «горбатыми», как мы их называли, в утап, и мы начали воевать. Перед этим командир полка выпустил меня самостоятельно. Я взлетел, зашел, сел, все получилось нормально. «Мо­лодец! Еще один полет», — говорит он. А некоторые, бы­вало, как начнут козлить, их заставляли дольше отраба­тывать посадку. И только когда уже все было нормально, им разрешали подключаться к работе полка.

Боевое применение, которое нам давали в утапе, было поверхностным. Троих ребят, что пришли вместе со мной и были определены в первую эскадрилью, мы сразу потеряли — Ковалева, Мартынова, Марешко.

В моей второй эскадрилье к новичкам относились бережнее. Все же от командира эскадрильи зависит. Тогда нашей эскадрильей Тимошенко командовал — мировой мужик, жалко, погиб под конец войны, когда уже был заместителем командира полка. Ил-2 его вин­том зарубил.

Летали как? Допустим, идет шестерка: пять опыт­ных летчиков, а с ними один молодой. В нашей эскад­рилье было пять Героев: Тимошенко, Савельев, Воло­шин, Забырин Михаил Васильевич и Химушин. В треть­ей же эскадрилье была в основном молодежь. Хотя командиром был Бобков [Бобков Валентин Васильевич, майор. Воевал в составе 88-го иап и 106-го гиап (814-го иап). Всего за время участия в боевых дей­ствиях выполнил более 300 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 13 самолетов лично и 4 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (трижды), Отечественной вой­ны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (дважды), медалями], старый летчик.

Конечно, мне повезло, что в нашей эскадрилье был и состав достаточно сильный, и хорошие командиры. После моего прихода и до конца войны больше в эскад­рилью никто не приходил — мы никого не потеряли.

— Свой первый боевой вылет помните?

— Первый боевой вылет на облет линии фронта я выполнял с Левой Химушиным, прекрасным летчиком, на счету которого было 8 или 9 самолетов, отличным танцором. Все его уважали. Был случай, когда к нам приехал ансамбль. Попели они, поплясали. Он говорит: «А можно и мне?» Вышел на сцену, да как начал пля­сать. Они все: «Вот это да!» Оказывается, он в Москве учился в танцевальной школе.

Так вот, мы пошли по реке Чугуев — Северский До­нец, встретили «раму». Он за ней, а я, ведомый, — за ним. Догнали ее, он чуть-чуть пострелял, я тоже. Она задымила и сразу ушла вниз. Мы сели, доложили, нам засчитали групповую победу.

С Химушиным

вместе я сделал 18 вылетов. Но вско­ре погиб он. Они вдвоем с Ширяковым каждое утро, только начинало светать, по одному и тому же маршру­ту летали на разведку в район Донбасса. Если сейчас анализировать, конечно, глупо это было — не менять маршрут. Видимо, их подстерегли, и Химушина сбили. Он сел на своей территории, но стукнулся при посадке. Посмертно ему было присвоено звание Героя.

Когда Леву нашего сбили, мы на самолетах написа­ли «за Леву!». Мстили за него... И как летчик, и как че­ловек он был очень уважаемый. Жалко его очень было.

— Вы боевые действия начали на Як-7. Что это за машина?

— По сравнению с Як-3 и даже Як-1 самолет этот был тяжелый, на нем особо не покрутишься. (Хотя в конце войны мне приходилось летать на Як-9Т — он был еще тяжелее, как штурмовик.) Огневая мощь меня устраивала. А вот Як-3 машина была исключительная, просто игрушка. Да, запас топлива был на нем неболь­шой, но позволял находиться в воздухе час — час и 15 минут, а если бомбардировщиков сопровождали на вы­соте, то и побольше. Кабина тоже была удобная.

Приходилось лететь на разных самолетах. В эскад­рилье они не были закреплены за летчиками — не хва­тало. Какой подготовят, на том и летишь. Личные само­леты были только у командиров эскадрилий, их замов, командиров звеньев, поскольку на них стояли и прием­ники и передатчики, а у рядовых летчиков почти всю войну были только приемники.

— С какого вылета вы начали чувствовать себя в воздухе более-менее свободно и научились видеть все, что происходит вокруг?

— Пожалуй, понимать, что происходит в воздухе, я стал после пятнадцати-двадцати боевых вылетов. Дело в том, что на первых вылетах явно не хватает внимания следить за обстановкой. Тут остается одно: держаться за ведущим. Он принимает решение, а ты должен не ото­рваться от него. Состояние очень напряженное, — это же война, знаешь, что тут убивают. Летчик-истребитель дол­жен видеть воздух. Если не досмотрел — расплачивай­ся. Постепенно втягиваешься, но в любом случае, сколь­ко бы потом ни летали, напряженность присутствует. Это не мандраж, а собранность и готовность к бою.

В боях на Курской дуге мы в основном занимались сопровождением штурмовиков. Потери они несли очень большие. Сколько же их лежало по трассе от Кур­ска до Белгорода! Нам за потерю «ила» от истребите­лей противника боевой вылет не засчитывался. Так что наша задача — сохранить «илы». Для этого нужно было никуда не отвлекаться, только смотреть, чтобы их не тронули. Обычно «илы» ходили восьмерками. Для их прикрытия выделяли не меньше звена или шестерки истребителей.

До цели штурмовики шли на высоте 1000—1200 метров. Если мы сопровождаем их звеном, то две пары идут по бокам строя, а если нас шестерка, то еще пара идет чуть сзади-сверху. Скорость мы держали пример­но 450 километров в час за счет маневра по высоте и направлению. Немцы на встречном курсе к «илам» не подойдут, поэтому основное внимание уделяли задней полусфере. В тот период как раз немцы начали приме­нять атаки строя штурмовиков сзади-снизу. Они пикиро­вали, набирая скорость позади строя «илов», подходили к ним на бреющем и били в брюхо. Крутиться приходи­лось очень много. Отбил атаку — и тут же возвращаешься на свое место. Если у немцев атака не получилась, они тут же уходили на солнце или в облака, после чего обя­зательно старались атаковать еще раз, но скорее всего уже сверху по ведущему группы «илов». Когда «илы» подошли к цели, встали в круг, мы тоже метров на 400—600 над ними примерно в таком же круге. Смот­рим, чтобы их не атаковали при выходе из пикирова­ния. Очень нужно быть внимательным и при сборе груп­пы: немцы иногда пытались атаковать именно в этот момент.