Я - Джек Потрошитель?
Шрифт:
Издалека было видно, что пивной бар работает. За невысокой кирпичной кладкой под навесом торчали ряды голов. Они ныряли и выныривали вновь с кружками у рта. Друзья скрылись в заведении. Я повременил и тоже вошел внутрь.
Собственно говоря, это был не бар, а столовая, к которой пристроили кирпичные стены высотою по грудь и разделили их на ячейки, где установили длинные столы и скамейки. Ныне столовая утратила свое былое назначение и являлась уже придатком пивнушки, где собиралась окрестная пьянь.
Я пробежался взглядом по лицам посетителей, отыскал Бориса. Он и лысый товарищ сидели в одном из отделений пивнушки, друг против друга. Лысый вертел в руках пустой стакан; Борис скучал. Оба ждали прыщавого паренька, который толкался в очереди.
Середину бара занимала клумба, засыпанная на зиму опилками. Я обошел ее и пристроился за парнем. Страждущие медленно ползли к конечной цели — одиноко торчащей шейке пивного крана. Кран отмерял положенное количество желтого напитка, презрительно шипел и тыкал свой нос в следующую кружку.
Прыщавый подхватил в обе руки сразу шесть кружек, скособочившись, отчалил. Дошла очередь до меня. Я протянул в окошко деньги, получил взамен пиво с большой шапкой пены и, обогнув клумбу, подошел к приятелям.
Рядом с Борисом место пустовало. Я не спросил разрешения сесть. Полубоком примостился на самый краешек скамейки, будто на минутку, как человек, который не станет мешать чужой компании, а выпет пиво и уйдет. Возражений не последовало, лишь лысый бросил на меня косой взгляд выпученных глаз.
Борис сидел, как вымоченный в уксусе. Я украдкой разглядывал его круглое, почти безволосое лицо, уже утрачивающее живые природные краски. Недовольный толстогубый рот, отвисавший мягкий подбородок, широкий нос, выдающиеся скулы, щелки глаз — на всем этом печать пьянства. Наверное, я относился к Николаеву с предубеждением, но мне показалось, что его терзают мысли о совершенном злодеянии.
Лысый с пониманием относился к похмельному синдрому Николаева. Он уже держал наготове бутылку.
— Ничего, Боря, сейчас полегчает. Тебе закусить надо, — посоветовал он, откупоривая под столом бутылку, и повернулся к пареньку. — Ты сходи, Марат, возьми чего-нибудь там. Шашлык, пирожки… Деньги есть?
— Есть, — парень ушел.
Николаев надул щеки, с шумом выпустил воздух.
— Ничего в рот не лезет… тошнит… Днем выпил вина, думал — легче будет. Отпустило на полчаса, сейчас еще хуже.
Лысый плеснул в стакан водки, зажал его сверху ладонью, под наклоном протянул Борису.
— Ты, разгладься, Боря, разгладься, — порекомендовал он, очевидно имея в виду помятый лик Николаева.
Борис взял стакан так, будто был очень недоволен его содержимым. На столе уже стояла тарелка с солеными помидорами и тарелка с пирожками. Борис поднес к губам стакан.
— Фу… — организм Николаева водку не принимал. Целую минуту цедил он жидкость, конвульсивно содрогался и фыркал в стакан. Лысый терпеливо щерился на приятеля. Наконец сосуд опустел, и Николаев вгрызся в помидор. С лица лысого сползло страдательное выражение. Он снова налил водки, подал стакан подошедшему Марату, который принес тарелку с дымящимся шашлыком.
— Пей, Марат, твоя очередь.
Организм Марата поглотил водку без отрицательных реакций, как, впрочем, и лысого, который пил следующим.
— Ну, как, Боря, полегчало? — лысый взял палочку и с аппетитом снял с нее зубами первый кусочек мяса.
Николаев покачал головой, высасывая из помидора сок:
— Еще не провалилось.
На несколько минут установилось молчание. Борис терзал помидор; Марат и лысый перемалывали шашлык — все трое потягивали пиво.
— Ты чего сегодня целый день у меня на работе околачиваешься? — спросил вдруг лысый Марата.
— Скучно дома.
— Постой, ты же в училище учишься.
Марат удивился всеми прыщиками:
— Да вы что, Рустам? У нас же каникулы до первого апреля.
— Правда? — улыбнулся лысый. — Я уже забыл об этой привилегии учеников. — Рустам подходил к тому состоянию, когда белый свет становился мил. — Чем мне нравится двоюродный брат, — сказал он, обращаясь ко всем, включая и меня, — так это тем, что он всегда называет меня на "вы".
Николаев с наигранным оживлением потер руки:
— Чего ты там насчет еды говорил?
Рустам рассмеялся:
— Провалилось! Закусывай, Боря. Марату хватит, а мы с тобой еще врежем по пятьдесят.
— Почему это — хватит? — не согласился Марат. — У меня ни в одном глазу.
— Достаточно! — на правах старшего отрубил Рустам. — Твоя мать опять будет звонить с претензиями, что я тебя спаиваю.
Смеркалось. В баре зажглись неяркие фонари. Было шумно, пьяно.
Я допил пиво, снова наполнил кружку, вернулся за стол и расположился уже основательно. Компания травила анекдоты. С Николаевым произошла заметная перемена. Рука обрела твердость, голос — уверенность, чувствовался внутренний подъем.
В "бар", озираясь, вошел старик, — из тех, по ком некому будет плакать на поминках.
— Эй! — крикнул ему Рустам и помахал рукой. — Иди сюда… Мой знакомый, хороший мужик, — пояснил он тише.
Старик подошел. Давно не стриженая шевелюра всклочена; он смахивал на человека, которого сильно ударило током. Одет хуже нищего, но весел.
— Привет отец! — Рустам сделал широкий жест. — Присаживайся.
— Спасибо, меня ждут.
Рустам хохотнул: