Я, Хмелевская и труп
Шрифт:
Японец, вспарывающий себе живот, смотрел на своего насыщающегося соседа с тоскливой завистью, и из левого уголка его рта сбегала капелька слюны.
Понемногу я начинала входить во вкус китайского юмора. Действительно, истолковать подобные изображения можно было самыми разными способами, в зависимости от настроения и склада характера.
В крохотном вестибюле ресторана меня встретила очаровательная японка китайского происхождения, одетая в громко постукивающие при ходьбе деревянные тэта, белые носки и лазоревое кимоно, расшитое желтыми хризантемами.
— Коничи-ва, здлявствуйте, —
— Нет, спасибо, — ответила я. — Писсю я плиму в другой раз. Мне нужно срочно увидеть повара Мао Шоу Пхая.
— Тисе! — прошептала «японка». — Здеся нет селовека с таким плозвиссем.
— Как это нет? — удивилась я. — Я точно знаю, что он здесь работает. Меня направил к нему друг Хуэй Цзин Гуня.
— О-сё-сёй! — замахала руками официантка. — Это японьська ресторана! Здеся нету ки-тайса!
— Конечно, нет! — с готовностью согласилась я. — Действительно, откуда здеся взяться китайсам? Ну а какой-нибудь повар здеся есть? Я хочу узнать у него, как готовить фугу [8] .
— Конесна, ессь, — радостно улыбнулась девушка. — Только его плозвисся ессь Хи-лосёку-сан. Я пловозу вас на кухня.
Дробно постукивая тэта, официантка отвела меня на кухню и указала на молодого китайца в высоком белом колпаке, бодро шинкующего какие-то овощи огромным, как меч средневекового рыцаря, ножом.
8
Фугу — очень ядовитая рыба, готовить которую могут только японские повара, получившие специальную лицензию.
— Хилосёку-сан, к вам плисли! — оповестила его «японка» и, одарив нас обаятельной улыбкой, удалилась.
— Я от друга Хуэй Цзин Гуня, — оглянувшись по сторонам, как заправская шпионка, я прошептала на ухо повару. — Мне нужна ваша помощь.
— Не надо имен, — так же воровато оглянувшись, прошептал Хилосёку-сан. — Сто вы хотите?
Я достала из сумочки портрет Захара, выполненный Лелькой.
— Мне нужно узнать, приходил ли сюда этот человек, и если приходил, то с кем он встречался и не следил ли кто за ним, — сказала я.
Мао Шоу Пхай взял рисунок и уставился на него, задумчиво почесывая в затылке.
— Следиль, — наконец многозначительно произнес он. — Осень дазе следиль.
— А кто? — возбудилась я. — Вы можете его описать? Что вообще вы видели?
— Моя смена кончаль. Из лестоляна выхо-диль, — объяснил Хилосёку-сан. — У окна сналузи муссина стояль, за занавеська смотлель, стобы его изнутли не видель. Мне интересно сталь, я тозе за занавеська смотлель, этот селовек видель, — кивнул он на рисунок.
— Он был один? — взволнованно спросила я.
— Тот, кто следиль, биль один, — объяснил Мао Шоу Пхай, — а тот, кто на лисунке, биль с ессё один селовек. Тот селовек, что с ним, биль похоз на тот, сто следиль.
— Как они выглядели? — спросила я.
— Евлопейса, — с презрением сказал Хилосёку-сан. — Но не лусский. Лусский коза иметь белий, а этот темный, как китайса!
— У русского была белая коза? — с недоумением переспросила я.
— Коза, — сделав сильное ударение на первом слоге, поправил меня Мао Шоу Пхай. — У лусский коза белий, у тот, кто следиль и кто за столом сидель, коза биль темный.
В подтверждение своих слов китаец коснулся моего лица и сказал:
— Коза белий. Коза темный, — добавил он, прикасаясь к своему лицу.
— А, это были европейцы со смуглой кожей, — догадалась я. — А что еще ты можешь о них сказать?
— Оба биль высокий, молодой, сильный, не тольстый, не плесивий, волос сёльный, ко-лёткий, глаза сёльный, углозаюссий. Тот, кто биль внутли, коссюм — много деньга стоит, сёмно-синий, тот, кто следиль, коссюм — тоже много деньга стоит — сёмно-селий, сясы, много деньга стоит — золотой, и слам белий, мелький, — тут Хилосёку-сан коснулся внешнего края левой брови.
У меня потемнело в глазах. — Точно такой же шрам я страстно целовала прошлой ночью, а часы Луиса, которые «много деньга стоят», красовались в этот момент на моем туалетном столике. Похоже, меня угораздило влюбиться в убийцу. Редкостное везение. Впрочем, пока вина Луиса не доказана, нет смысла рвать на себе волосы от горя. Может, Захара прикончил другой латинос, тот, с которым он говорил. Но в любом случае то, чем занимался Луис около ресторана «Харакири», вряд ли было связано с импортно-экспортными операциями.
— Сто с вами? Вам плёхо? — испугался китаец.
— Да нет, все в порядке, — вымученно улыбнулась я. — Вы можете еще что-нибудь добавить?
— Всё, — развел руками повар. — Нисего больсе не помню. Я усёл.
Поблагодарив Мао Шоу Пхая, я добралась до своей машины и плюхнулась на сиденье. Настроение у меня было — хуже некуда. В голове неотвязно билась мысль, что колумбиец использовал меня с какими-то непонятными целями. Едва он знакомится со мной, как вокруг начинают громоздиться трупы — сначала Росарио Чавеса Хуареса, а потом злосчастного Захара. А ведь он пытался у меня разведать что-то о смерти Лелькиного гостя. Ничего не понимаю. Если Луис не был ясновидящим, то как он мог предугадать, что я узнаю что-то об оружии, которое собирался продать или продал Захар? В ясновиденье я не верила.
Да и с татуированным индейцем тоже было не все ясно. Согласно последним данным, полученным от Лены, труп ни с того ни с сего ухитрился ожить и криками «Убей мавров!» насмерть перепугал и без того нервного Севочку.
Я пожалела, что не курю. Любая нормальная героиня детективного романа на моем месте с мужественным видом закурила бы сигарету, предаваясь мрачным размышлениям о несправедливом устройстве мира и о том, что она никогда больше не позволит подлым и коварным мужчинам разбить ее нежное девичье сердце. Я попыталась вспомнить, курила ли Хмелевская, но ничего путного не приходило мне на ум. Пани Иоанна всегда ассоциировалась у меня с нескончаемым мытьем головы и накручиванием волос на бигуди. Если она и курила, то это не имело большого значения. Все равно в данный момент у меня под рукой не было сигарет, а покупать сигареты, чтобы обрести еще одну вредную привычку, у меня не было ни малейшего желания.