Я, Хмелевская и труп
Шрифт:
— Ты правда не шутишь? — на всякий случай переспросила я, хотя по тону Аделы уже было ясно, что она говорит правду.
— Клянусь, чем хочешь, — устало сказала Адела. Она как-то сникла, словно исчерпав запасы эмоций. — Мне страшно. Я пришла домой, а он лежит в спальне голый и мертвый. Я не знаю, что мне делать. И зачем только Бобчик убил его? Я ведь совсем не собиралась заводить с ним новый роман!
— Бобчик не убивал его, — сказала я. — Он все это время был со мной. Я смогу подтвердить его алиби.
— Бобчик с тобой? — удивилась Адела. — Что он у тебя делает?
— После разговора с тобой я позвонила ему, чтобы убедиться, что все в порядке, — чуть-чуть слукавила я. — А потом я пригласила его к себе, чтобы объяснить, что ты его любишь, и помочь вам помириться.
— Приезжайте как можно быстрее, — попросила Адела. — Иначе я здесь сойду с ума.
— Хорошо, — сказала я и повесила трубку. Дима смотрел на меня с подозрением и недоумением.
— Что произошло? — спросил он. — Зачем вы сказали Аделе, что я здесь?
— Адела приехала домой и обнаружила в постели голого и мертвого Чайо с колотой раной в груди, — объяснила я. — Она в истерике и просит нас поскорее приехать.
— Что за бред? — рассердился Бобчик. — Иногда мне кажется, что вы обе просто издеваетесь надо мной. Мне уже надоело, что вы только и делаете, что где-нибудь обнаруживаете этого мертвого индейца. К тому же он всегда почему-то оказывается голым. Одно из двух: или Росарио эксгибиционист, или вы обе склонны к извращенным сексуальным фантазиям. Вам что, больше нечем заняться?
— Не могу ручаться на сто процентов, но, похоже, Адела не врет. Я посоветовала ей вызвать милицию и пообещала, что мы сейчас приедем, — сказала я. — Но к ней поедете только вы. Я вчера весь вечер общалась с милицией по поводу еще одного убийства и не намерена вновь проходить через этот волнующий опыт. Лучше я попытаюсь понять, что случилось с Росарио. А потому для начала я съезжу в «Каса де брухос».
Похоже, Дима наконец поверил мне или просто из вежливости притворился, что поверил.
— Спасибо за кофе. Я еду домой, — поднимаясь с дивана, решительно сказал он. — Кстати, ваш вчерашний мертвец тоже был голым?
— Нет. Он был одет и выглядел вполне благопристойно, — ответила я.
До Змиевки я Добралась без приключений. Охранник «Каса де брухос» сразу узнал меня и без помех пропустил в дом. Гайанский дипломат Вася, улыбаясь во весь рот, встретил меня у входа.
— Вы ушли не попрощавшись, — слегка обиженным тоном заметил он. — А мне так хотелось познакомиться с вами поближе!
— Извините, — сказала я. — Мне понадобилось срочно уехать, и я не хотела вас беспокоить. У нас еще будет время пообщаться. Меня очень интересует афро-антильская магия.
— Об этом я могу говорить часами! — Глаза дона Басилио загорелись. — Мы можем расположиться в гостиной.
— Не сейчас, —
На лице дипломата отразилось слишком явное разочарование.
— Третья дверь направо по коридору, — сказал он. — Там вы найдете Моралеса. Но, кажется, у него сейчас клиент.
— Большое спасибо. Я им не помешаю, — заверила я.
Однако помешала, и еще как!
Нетерпеливо распахнув указанную дипломатом дверь, я влетела в комнату и замерла в изумлении.
Стены комнаты были увешаны календарями и плакатами, на которых обнаженные красотки предавались самому разнузданному разврату с мужчинами, животными и неодушевленными предметами, некоторые из коих можно встретить в любом приличном секс-шопе.
Расположенный в углу комнаты огромный телевизор радовал глаз лирическими сценами интимной жизни трех симпатичных гомосексуалистов и крупного ярко окрашенного попугая.
На раскладном массажном столике возлежал очень черный и совершенно голый негр с искаженным от ужаса лицом и вздыбленным членом невероятных размеров.
По крупному мускулистому телу негра, неторопливо переставляя мохнатые лапы, ползали два огромных, еще более черных, чем сам негр, паука-птицееда. За этой невероятной сценой с живым интересом наблюдал облаченный в бирюзово-золотистые плавочки Эусебио Моралес. Веки его были щедро раскрашены лазоревыми и розовыми тенями, губы полыхали кармином, а на грудь свисали странного вида бусы, которые я сочла кустарным творением эквадорских индейцев.
Мое неожиданное вторжение произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Взвинченная до отказа пауками-птицеедами, порнографическими плакатами и сценами групповых попугайно-гомосексуальных отношений психика негра не выдержала, и он, издав не соответствующий его мужественному виду пронзительный женский визг, взвился в воздух, мощным сокращением мускулов стряхивая в стороны пауков. Один птицеед, описав в воздухе изящную дугу, врезался в лицо Эусебио Моралеса, аккурат между глаз, а другой с громким стуком впечатался в экран телевизора, удачно присоединившись к группе геев и попугаю.
Эусебио Моралес тоже закричал, сначала от страха за себя, а потом за своих драгоценных пауков, которых его друзья с таким трудом за большие деньги контрабандно протащили через российскую таможню.
Негр, стыдливо прикрывая руками все еще вздыбленный член, быстренько метнулся в смежную комнату, где, как я поняла, он оставил свою одежду.
Эусебио со стонами и причитаниями аккуратно подобрал пауков-птицеедов, засунул их в банку, и, убедившись, что с ними все в порядке, вперил в меня пылающий гневом взор.