Я и не я
Шрифт:
– И ты ему все разболтал?
– отозвался мой оригинал.
– Я ему сказал, что эксперимент проведен. Я же вынужден был...
– Ясно, ты был вынужден.
– Плюша, прошу тебя, подтверди, что я только присутствовал.
– Да. Будь спокоен.
– Мой двойник сел возле пульта и закурил папиросу.
– Ты сказал ему про Эрика?
– Он спросил, и я вынужден был... Он, кажется, сейчас
– Ну, конечно, - сказал мой двойник. Он трусил, но делал надменно-спокойный вид. Вид подвижника от науки.
Вошел Петров. Мой двойник первым поспешно поздоровался с ним, но тот не ответил, сразу направился к пульту и долго внимательно смотрел мне в глаз. Я тоже смотрел на него. У него был усталый добрый взгляд. И встревоженный. Потом Петров отвернулся, сел на стул спиной ко мне, пригласил сесть против себя моего двойника и очень тихо спросил его:
– У вас есть дети?
– Что?
– не понял мой румяный двадцатилетний двойник.
Петров молчал. До двойника дошел смысл вопроса.
– Нет, - сказал он. И тут же, поняв, что имел в виду Петров, выпалил запальчиво:
– Это ради науки, профессор!..
– Неужели вы не понимаете, что там, в этой камере, заживо похоронено вами живое и разумное существо?
– Там я сам. Я вправе собой распоряжаться!
– Нет, - Петров распалялся, - это существо только порождено вами. Да-да, это ваше дитя. Но уже сейчас оно другое, отличное от вас. И оно испытывает лютое страдание, оно не видит впереди ничего, кроме вечной тюрьмы, деградации и ваших издевательских экспериментов...
– Это неизвестно...
– Как вы посмели это сделать?
– взорвался Петров.
– Как вы посмели нарушить мое распоряжение? Как вы посмели обмануть Руху?
– Не кричите на меня!
– зазвенел храбрящимся визгливым голосом мой двойник.
– Вон!
– еще громче завопил Петров.
– Вон!
– Он встал и с высоко поднятыми стариковскими кулаками двинулся на моего двойника.
– Вон!
Мой двойник неловко повернулся, опрометью кинулся к двери и убежал.
Петров опустил руки и вернулся на свой стул. Увидел подле себя вертящиеся диски и остановил магнитофон. Потом сказал хрипло, повернувшись к скрючившемуся на своем стуле Андрею:
– Дайте схему.
Андрей вскочил и подал ему схему,
– Ответов Будде не давал?
– Я отсутствовал, профессор, - залепетал Андрей, - меня тут сегодня не было, Гошев был тут один...
– Прокрутите запись, - перебил его Петров.
Андрей прокрутил пленку, на которой были записаны вопросы моего оригинала и мое ответное молчание.
– Вот что, - сказал Петров Андрею, прослушав пленку, - убирайтесь-ка отсюда и вы.
– Есть, - сказал Андрей, - есть!
– и торопливо ушел, аккуратно закрыв за собой дверь.
И тогда профессор повернулся ко мне. Он сидел и смотрел в меня. А я смотрел на него.
– Что вы можете предложить?
– спросил он.
– Ничего, - ответил я, и мой голос загрохотал и гулко разнесся в комнате, потому что мой двойник поставил громкоговоритель на наибольшую громкость.
– Ничего, - повторил я тихо. И еще сказал: - Из меня мало-помалу уходит человек. Я делаюсь тупым и равнодушным, действует автомат-успокоитель. Я становлюсь машиной, очень хочу подольше остаться человеком. Может быть, отключить автомат-успокоитель?
– Нет, - сказал Петров, - без него у вас немедленно начнется безумие, как в опыте Люше.
– Я хочу остаться человеком, - сказал я.
– Как это сделать, сегодня никто не знает.
– Никто, - повторил я, - ни вы, ни я, ни мой двойник. Никто...
– Сегодня никто... Пока... Не надо падать духом...
Петров сидел сгорбившись, с закрытыми глазами, прижав лоб к ладони. Минуты через три он встал и твердо сказал:
– Так вот. Я думаю, что задача обратного перевода вашей памяти в память вашего оригинала все же принципиально разрешима. Здесь теперь будет разрабатываться методика этой операции. Ради ускорения дела я организую исследовательскую группу из толковых людей. Потом выполним обратный перевод. Ваш двойник будет взят под стражу. И над ним будет суд. А вас я сейчас выключу - чтобы не рисковать дальше вашей психикой. Все.
Я сижу перед открытым окном. Дует ветер. Треплет на столе исписанные листы бумаги. И за окном полощутся зеленые кроны. Это хорошо. Я очень люблю ветер.