Я и Софи Лорен

Верховский Вячеслав Маркович

– Практически не деванная!

Видно, кто-то получил себе в посылке и от греха подальше тихо сдал.

Не медля, мы помчались в город Жданов, потому что отложили нам на час. Машина, допотопный «Запорожец», казалось, выходила из себя.

Мы домчались меньше, чем за час.

Когда вломились мы в комиссионку с Моней-Маней-Миней во главе, продавцы подумали: захват! И чуть не сдались…

Я, едва ее увидел, обомлел! Она – моя! Шуба состояла из мутона. Переливчатая, с крашеными

пятнышками. Подкладка – саржа, роговые пуговицы. И, главное, бобровый воротник!

Мне не терпелось поскорей ее надеть. Папа:

– А поворотись-ка, сынку! Как влитая!

И на бирке там еще «Детройт». Моня-Маня-Миня – не ошиблись!

А бабка жала руку продавщице и рыдала на ее плече. Та же думала: бывает, ненормальная!

В новой шубе возвратились мы домой.

Я учился… Так, чтоб не соврать, уже на пятом курсе института.

И мне родители:

– Все, в этой шубе, ты ж хотел, уже не стыдно побывать в Москве…

Они дают отмашку: можно ехать!

И в новой шубе я поехал покорять.

Я ехал в поезде, ухаживал за ней. Она висела, тихо любовался.

Так мы с ней добрались до Москвы.

Возле станции метро «Речной вокзал», этаж двенадцатый, проживала моя тетка. А она… Ну представьте: рост огромный, метр девяносто, косая сажень – это про нее. У нее я и остановился…

Имя тетки я не знаю до сих пор. Моя мама называла ее Боня.

Боня сразу:

– Ах, какая шуба! Тебе успех в ней точно обеспечен!..

А она словами не разбрасывалась.

Мне казалось, все на меня смотрят, в этой шубе, все оглядываются. И, скорее, так оно и было. Взять один бобровый воротник…

Так я покорял собой Москву. Я ходил, показывал себя, собирал восторженные взгляды. Элегантная такая, вся мутоновая. Переливчатая, с крашеными пятнышками.

– Ах, какая шуба!

– Да, такая!

Подкладка – саржа, роговые пуговицы. И еще у шубы поясок.

И оглядывались, свинчивая шеи…

А когда я посетил их Мавзолей, мне показалось, что гвоздем программы был – не Ленин!

В общем, произвел фурор и там…

День отъезда. Скоро на вокзал.

Вдруг у Бони соображенье, напоследок:

– Ты же ошивался всюду здесь, Москва большая! Взял бы шубу, вышел на балкон. Чтоб выбить пыль. У вас своей хватает потому что!

Тетка дело говорит, она умна…

Вышел на балкон, с душой тряхнул. Раз, другой. Пыль действительно скопилась в ней, дай боже! В третий раз, когда я энергично… Не потому что я не удержал, а просто вырвалась. Шуба вырвалась из рук и – улетела. Прямо вниз. Практически отвесно.

Я окаменел – не передать! А потом глазами вниз – и чуть не выпал. Там три собаки, маленькими точками. Внизу.

Уже встречали шубу дружным лаем. Я крикнул им отчаянно:

– Не сметь!

Но они под козырек, увы, не взяли. Кто я им?! Двенадцатый этаж!

Я на лифт надеяться не мог: с моим счастьем – я застряну навсегда.

Так я еще не бегал никогда: через пять ступенек на восьмую!

Я успел – все только начиналось! Две собаки раздирали мою шубу. С наслаждением. Видно, думали: упал какой-то зверь. Буквально с неба. И захотели с ним подискутировать…

Шекспировские страсти отдыхали!

Собаки разыгрались, увлеклись.

Мою шубу попытался я отбить, отчаянно, как никогда ни до, ни даже после. Я схватился было за рукав, но он ожил: из рукава явилась третья, просто выпрыгнула, вроде не собака – собачонка! Но, оказалось, самая задиристая, и, оскалясь, – прямо на меня!

Шуба уходила на глазах.

Я отпрянул, ничего не оставалось.

Так они загрызли, мою шубу…

Убитый горем, я только выхватить успел клочок клочка. Его оплакать, к сердцу приложить…

Меня собаки провожали дружным лаем.

Сам не свой, я возвратился на этаж. Боня сразу:

– Шуба, где она?!

– Я… Ее… Трусил… – опустошенно.

И, показав клочок клочка, я тихо всхлипнул.

Боня в шоке, Боня – просто в ужасе:

– Ты был же украшеньем Мавзолея!

А нужно уже ехать. Что надеть? На улице зима без послаблений, полновесный минус двадцать пять. И она – дает свое пальто:

– Быстро надевай – и не раздумывай!

(У нее их было несколько, пальто.)

А она же роста – ого-го! Ну просто гренадерского размаха! И на формы Бог не поскупился: бюст – такой, и бедра… Всё такое! Я мог трижды завернуться в то пальто. А характер добрый и отзывчивый. Вот взяла дала свое пальто. И еще зеленое в придачу! А что женское, так тетка ж – не мужчина…

И еще по полу волочилось! Но укоротить…

Она вздохнула, Боня незабвенная:

– Чтоб не опоздать, иди такой!..

Тогда в Москве терактов еще не было. Но каждый встречный милиционер тормознуть меня считал едва не доблестью:

– Так, а что у вас за пазухой? – шмонали. – Так, а здесь что? Ну-ка, раздевайтесь!

У меня кругом же оттопырено. Пальто помнило все формы наизусть: где у тетки бюст, что по бокам. А обо мне не думало совсем. И к тому же волочилось по земле. Зеленое, почти что ядовитое…

Я выворачивал себя им наизнанку…

Я путался в пальто и трижды падал. На меня все снова оборачивались.

Я едва успел на поезд, за минуту…

Столичной штучкой прибыл я в Донецк. Дома я, едва переступил, все отшатнулись: