Я иду тебя искать
Шрифт:
Оказавшись наконец за пределами кладбища, Наташа остановилась, чтобы отдышаться. Её тело было так напряжено, что в любую секунду она готова была сорваться с места, не раздумывая, и бежать, бежать без оглядки, насколько хватит сил. Осмотревшись, она заметила, что остальные стоят кучкой немного левее кладбищенских ворот. Наташа подошла к ним и тут только почувствовала, что ноги отказываются ей повиноваться. Она опустилась на землю и разрыдалась. Горячие слёзы лились по её щекам каким-то неконтролируемым потоком. Она глотала их, растирала кулаком по щекам.
– Натах, ты чего? – испуганно спросил Шебакин.
Наташа ничего не ответила и заплакала ещё сильнее.
– Всё, Натах, кончай ныть, поднимайся, надо валить отсюда, – сказал Кузнецов и, взяв Наташу за руку, поднял её с земли.
Девчонки жались друг к другу, как стайка испуганных птиц.
Компания
Немного отдышавшись, Кузнецов спросил:
– Девки, вы вообще видели, что произошло?
– Ты о чём? – спросила Алиса.
– Значит, не видели, – сказал Копытов.
– А что случилось? – спросила Люська.
– Когда Копытов прочитал последнее слово своего заклинания, покойник начал подниматься, – сказал Кузнецов.
Наташа почувствовала, как по её телу прошла дрожь.
Лысенко снял очки и начал их грызть.
Суворов подошёл ближе к Алисе, как бы пытаясь заслонить её своим телом от потенциальной опасности.
– Заклинание подействовало, – сказал Копытов. – Вы вообще понимаете, что это значит?
На полпути к дому Копытов почувствовал, как неприятно выкручивает его живот. Он прибавил шагу, чтобы успеть в туалет до того, как организм откажется сдерживать происходящие в нём процессы, но не успел. Пришлось бежать в ближайшие кусты. Копытов матерился, проклиная мамино молочко. Полночи ему пришлось провести в кустах, потому что он боялся, что не дойдёт до дома.
***
Клавдия проснулась от какого-то шума. Рядом лежал Боря и храпел как иерихонская труба. Посмотрев на висящие на стене часы, которые показывали 1:15, Клавдия поёжилась.
Тик-так. Каждая прожитая тобой минута приближает тебя к могиле. Скоро и ты окажешься на кладбище.
Часы тикали, отсчитывая время, неумолимо приближающее её к смерти. С чего вдруг у неё вообще возникли такие мысли? Но ведь это правда. Она постоянно подгоняет время, даже не замечая, как быстро оно и без того пролетает. Она постоянно чего-то ждёт. Начинается понедельник, а она уже отсчитывает дни до пятницы, чтобы поскорее пришли выходные. А выходные проскакивают настолько быстро, что она их даже не замечает. Она ждёт зарплаты, подгоняя время, чтобы скорей прошёл месяц, и месяц пролетает. Она ждём Нового года, 8 марта, 23 февраля, чей-то день рождения, потом свой день рождения, потом опять чей-то. Она ждёт, ждёт, ждёт, нервничает, торопит время, подгоняет его, зачеркивает числа на календаре, отрывает листы и бросает их в мусорную корзину. Она торопим время, которое и так не особо-то желает с ней задерживаться. Она не живёт, потому что мы постоянно чего-то ждёт. Надо жить, наслаждаясь каждым мгновением, растягивая его до размеров бесконечности, потому что каждое мгновение уходит от нас безвозвратно, оно никогда больше не повториться. Мгновения надо ценить на вес золота. Клава вздохнула и снова поёжилась.
Откуда такой сквозняк? Клава, несмотря на то, что погода стояла тёплая, никогда не открывала на ночь окна нараспашку. Она встала с постели, одела халат, висящий на спинке кровати, и пошла на кухню.
Было по-настоящему холодно. Такой температуры не может быть весной, даже с учетом того, что ночью холодает. Зайдя на кухню, Клавдия увидела, что окно открыто, а занавеска полощется на ветру. Подойдя к окну, чтобы его закрыть, Клава явственно ощутила, что на неё кто-то смотрит. Ей стало жутко. На кухне, кроме неё, никого не было. Откуда это странное ощущение? Закрывая окно, Клава вздрогнула. Совсем рядом с ней пролетела какая-то большая чёрная птица. И всё бы ничего, но её взгляд… Клава была уверена, что птица посмотрела ей прямо в глаза, и взгляд у неё… был какой-то слишком умный, проникающий в самую душу. У этой птицы был человеческий взгляд. Да, она была в этом уверена. Но такого же просто не может быть. Наверное, ей всё это просто показалось. Всё-таки сейчас ночь, а ночью чего только не померещится. Работа вконец расшатала её нервную систему. Так больше продолжаться не может. Эта работа не приносила ей никакого удовольствия. Каждый раз Клава шла туда как на пытку. Эта работа была для неё всего лишь способом выжить, не протянуть ноги, потому что время сейчас было такое непростое. Каждый выживал, как мог. Клава прекрасно понимала, что если она уволится, то на её место тут же выстроится очередь, а на неё будут смотреть как на самоубийцу, потому что увольняться в такое время, когда работа воспринимается людьми как манна небесная, было не принято. Могли уволить тебя, и тогда это была трагедия, потому что ты, как и во многих семьях сейчас, мог быть единственным кормильцем, приносящим в семью деньги, но увольняться самому – это из ряда вон.
Многие, чтобы не умереть с голоду, держали огороды. Только ими и выживали. Зарплату на госпредприятиях не платили по полгода, пенсии тоже, и это считалось уже в порядке вещей. Люди уже даже не возмущались, воспринимая выплаченные наконец-то деньги за свой каторжный труд как подаяние, как милостыню. А ведь они за эти деньги впахивали как папы Карло. У Клавы и Бори огорода не было. Зато огород держали его родители. Для Клавы и Бориса это было огромное подспорье. Хоть овощи не приходилось покупать, иначе они бы вообще по миру пошли.
Но как это всё надоело Клаве. Она чувствовала себя какой-то ломовой лошадью, которая должна была содержать и Борьку, и сына. Борька, муж, постоянной работы не имел. Шабашил от раза к разу. Но разве это деньги? Сегодня они есть, а завтра нет. Получается, что Клава сейчас была единственным кормильцем, за чей счет и жил Борька. До этого момента Клава как-то особо не задумывалась об этом, просто как робот-автомат ходила на работу, а вечером возвращалась обратно. Сил о чём-то думать после тяжелой смены у неё не оставалось. А вот сейчас, когда она начала размышлять о ситуации, в которой невольно оказалась, её это сильно разозлило. Почему она не может просто побыть женщиной? Почему не достойна того, чтобы за ней ухаживали? Почему Борька не подойдет и не скажет: Клава, хватит уже пахать как лошадь, ты женщина, сиди дома, я сам тебя обеспечу? Как же, дождёшься от этого дармоеда таких слов. Если бы Клаве подвернулась еще одна работа, он бы заставил её работать ещё и в ночную смену. Паразит.
Зачем он ей вообще нужен? – размышляла Клавдия. Вся романтика из их отношений давным-давно испарилась. «Да и была ли она когда-нибудь?» – начинала сомневаться Клава. От мужа она никак не зависела. Она была вполне самостоятельной, сама зарабатывала себе на жизнь. К тому же ещё и его, непутёвого, содержала. Так зачем он ей нужен? Клава задавала себе этот вопрос, но ответа на него не находила. Неужели она живёт с Борькой только по привычке? Признаться в этом самой себе было очень сложно, потому что в молодости Клава презирала людей, которые живут друг с другом по привычке, не имея никаких чувств. Ей это казалось предательством самих себя, и таких людей она считала слабаками. Но если принять, что она тоже живёт с Борькой по привычке, то значит, она тоже слабачка и достойна только презрения. Неужели вот так бездарно и пройдет вся её жизнь? Человек создан для того, чтобы быть счастливым. А какое у неё счастье? Она уже давно перестала осознавать не только свои чувства и эмоции, но и саму себя. Жизнь в ней как будто законсервировалась. Вот если бы вместе с ней консервировалась ещё и молодость. Но годы летели как птицы. Время было неумолимо. Молодость уходила, а счастье… Счастье оставалось для Клавы чем-то призрачным. Как оно хоть выглядит-то, это счастье?
Клава вспомнила своего нового знакомого. Неужели это он расшевелил в ней давно уснувшие хотения?
Когда Клава впервые осознала, что чувства к мужу давно пропали, она поняла, что никогда его и не любила. Просто по молодости, от неопытности и неумения разбираться в своих чувствах, прислушиваться к себе, она приняла за любовь обычную животную страсть. Ей казалось, что раз она постоянно хочет видеть Борю, не может без него жить и каждый раз, встречаясь с ним, задыхается от желания, чтобы он ей обладал, значит, это и есть настоящая любовь. Никто в детстве не удосужился её объяснить, что любовь – это нечто совсем другое. Страсть с годами поутихла, а на смену ей не пришло ничего другого. Клава не чувствовала потребности заботиться о муже. Готовила она только потому, что надо было готовить, а не потому, что ей хотелось его накормить. Вещи свои он стирал себе сам, но когда просил её пришить на рубашку оторвавшуюся пуговицу, она не отказывала.
Любовь на поверку оказалась всего лишь иллюзией. Понять-то это всё Клава поняла, но вот что делать с этим пониманием, не знала. Она ведь сама по своей воли вышла замуж за Бориса, никто её не заставлял. Она сама по своей собственной воле создала семью, родила ребёнка, который вон уже совсем почти взрослый. Так неужели теперь всё рушить только из-за того, что она когда-то в молодости совершила ошибку? В её ошибке не виноваты ни муж, ни сын. Имеет ли она право распоряжаться их судьбами только из-за каких-то своих хотелок?