Я – инопланетянин
Шрифт:
— Ясновидящая? Экстрасенс? — Я нахмурился: люди подобного сорта не пользовались моим доверием.
— Термины слишком неопределенные, — с тонкой улыбкой заметил Монро. — Я бы выразился иначе: она умеет делать то, что делает. Ну, и еще кое-что… сложится вдвое, пролезет в любую щель… Говорю вам, Арсен, вы за нее не беспокойтесь!
— В любую щель? Она модификант? — Эти продукты местной генной инженерии нравились мне еще меньше экстрасенсов.
— Нет. Я же объяснил — врожденный дар плюс обучение, не изменяющее человеческого естества. На Востоке, мой дорогой, умеют многое, что и не снилось нашим мудрецам!
— Хорошо. Поговорим о других.
— Вас что-то смущает?
— Да. Ад-Дагаб мусульманин. Особая пища, религиозные обряды, неприятие иноверцев и безбожников… Макбрайту пятьдесят. Слишком стар, слишком богат и, как я слышал, весьма капризен.
Монро хохотнул.
— Что есть, то есть! Но он в отличной форме и, думаю, вам не уступит. Богатство не помешало ему стать великолепным инженером, а нам необходимо выяснить, что происходит в Анклаве с техникой. Ну, и еще одно… Бюджет ООН невелик, а СЭБ и того меньше… Словом, Макбрайт взял на себя половину расходов.
— С этого бы и начинали, — проворчал я. — А что с другой половиной? Внес Аллах или шейхи из нефтяных эмиратов?
— Нет, обошлись своими силами, — с достоинством сообщил мой гость и покосился на ридер, куда я вызвал фото ад-Дагаба. — Учтите, этот — наименьшее зло из всех вариантов, предложенных правоверными. Человек военный, дисциплинированный и не фанатик… Специалист по рукопашному бою, силен и вынослив, как верблюд… — Монро поморщился и протяжно вздохнул. — Войдите в наше положение, мой дорогой… Это международная экспедиция, и в ней должны быть представлены три доминирующие в мире силы: Запад, Восток и исламисты. Плюс максимально нейтральный руководитель — лучше всего бразилец или индус, но там нет экстремальщиков вашего класса. Так что, по рукам, как говорят у русских?
— Я подумаю.
— Гмм… Мы еще не затронули вопрос о награде… Она…
— Пусть наследная принцесса Дании поцелует меня в щечку. Как-то я ее видел… Очень милая девушка!
Монро ухмыльнулся.
— Если хотите, я уложу к вам в постель всех европейских принцесс и пару наложниц микадо в придачу. Вы согласны?
— Подумаю, — повторил я и потянулся к бутыли с вином.
На Уренире любят ясные ответы. Там «да» означает согласие, «нет» — отказ, и, если кто-то просит время на раздумья, такая просьба не диктуется капризом или стремлением набить себе цену. Там понимают, что не любому дано искусство мгновенного выбора, определение верных путей и всех последствий, к которым приведет то или иное решение. Случается, что нужно взвесить «за» и «против», призвать на помощь опыт, логику, советы старших или, погрузившись в транс, услышать шепот интуиции. И это не игра; это — осознание ответственности за свой поступок, которая понятна всякому.
Иначе на Земле. Здесь, если речь заходит о делах серьезных, каждое «да» и каждое «нет» сопровождается взаимным обнюхиванием и вылизыванием, оскалом челюстей, потоками слов, интригами и ритуальными жестами. Причем жесты эти весьма многообразны: жест доброй воли или адекватного ответа, разрекламированной гуманитарной помощи или последнего сто первого предупреждения. Требуя время для раздумий, я тоже совершаю жест, который должен подчеркнуть значительность моей персоны. Решения скорые здесь не ценятся, и принцип местной дипломатии таков: чем дольше вы тянете с ответом, тем выше его вес.
Отправиться в Анклав, возглавить экспедицию, добраться к Тиричмиру в район эоита? Что за вопрос! Конечно, я был согласен! Я — Наблюдатель, и все необычное и непонятное, что происходит в мире автохронов, мне полагается расследовать. У непонятного есть тенденция быстро становиться неприятным, а что может быть неприятней масштабных экологических катастроф, причины которых неведомы? Случившееся могло отразиться лишь на Земле и местной солнечной системе, но с равным успехом представить пангалактическую угрозу — а это уже касалось Уренира и множества других разумных рас. Взять хотя бы пресловутую пи-бамб… Не очень верилось, что технология землян способна на такое, а вот у талгов — очень может быть! Мои соперники-коллеги, что прячутся в точке Лагранжа, словно пауки при издыхающей мухе… Если они рискнут нарушить Равновесие, то неприятностей не оберешься!
Но, кроме веления долга, был у меня в этом деле и свой интерес. Аме Пал, старый мудрец, мой добрый приятель… Конечно, он погиб, так же как погибли все его ученики из гиндукушской Общины Света и двадцать миллионов пуштунов и белуджей, таджиков, хазарейцев, чарамайков [13] и других, сцепившихся в братоубийственной войне. Когда рассыпаются горы, гибель людей неизбежна… Но Аме Пал относился к людям особым, владеющим даром предвидения, к тем, чья воля противоборствует смерти, и он к тому же постиг мою сущность. Правда, не до конца — для него я был Хранителем, спустившимся с небес, чтобы оберегать землян от зла и освещать им дороги мудрости… Но я всего лишь Наблюдатель и отлично помню, чему меня учили: мудрость, принесенная с небес, не прививается в земле чужого мира. Мудрость — капризный цветок, и каждая раса должна взлелеять его на собственной крови.
13
Пуштуны, белуджи, таджики, хазарейцы, чарамайки — народы, обитающие в Афганистане и Пакистане.
Однако вернусь к Аме Палу. Внимательный и чуткий, он мог предвидеть катастрофу и уловить какие-то признаки бедствия, что надвигалось на его оазис тишины, лежавший средь горних высей. Возможно, он даже догадался о причине совершившегося? Как-никак, он был очевидцем событий и человеком наблюдательным, умевшим слушать и песни ангелов небес, и бормотание духов земли… И если он что-то услышал, то, может быть, оставил для меня предупреждение? Какой-то знак или намек? Не представляя, что это такое, но полагаясь на свое предчувствие, я верил, что знак существует и что он явится ключом к разгадке тайны.
Только б добраться до Тиричмира…
К сожалению, это было непросто даже для меня. Быстрый и привычный способ — накопить энергию для подпространственного прыжка и перенестись в интересующее место — в данном случае не подходил; ни в самом Анклаве, ни вблизи него не открывались телепортационные каналы. Сказать по правде, я сумел бы их открыть, но ощущаемый при этом дискомфорт являлся верным признаком беды; нарушенная ткань Вселенной сопротивлялась моему проникновению, и это значило, что в точке финиша меня поджидает опасность — скорее всего смерть.
Что до других вариантов, доступных не Асенарри, а господину Измайлову, российскому гражданину, то все они были ненадежны. Я не мог претендовать на участие в экспедициях СЭБ или России, но если бы даже такое случилось, возникла бы масса проблем. В любой многолюдной команде я оказался бы лицом зависимым и подчиненным, решающим неразрешимую задачу: сбежать или идти со всеми, оставить спутников и двинуться своим путем или погибнуть в дружном коллективе. Если бы я удрал и если бы мне — единственному! — удалось вернуться из Анклава, то как объяснить подобное везение? Ясно, что появились бы вопросы… то есть сначала вопросы, а потом — допросы… Скорее всего я был бы вынужден расстаться с Арсеном Измайловым, сменить личину на запасной вариант или изобретать с нуля другую биографию… Слишком существенные потери! Но время шло, и я уже подумывал о собственной спортивной экспедиции вместе с Милошем и Райкером. Конечно, сей поход привлек бы ко мне внимание прессы, а это нежелательно для Наблюдателя — но что поделаешь? Super omnia Veritas, как говорили латиняне.