Я ищу детство
Шрифт:
Алексей Иванович Заботин, работавший вместе со своими заводскими и теперь деливший вместе с ними «позор» поражения в им же самим затеянном наглядном соревновании, улыбался, глядя, как гоняют ткачихи с «Красной зари» его нерасторопных слесарей.
После субботника Клава и Костя Сигалаевы пошли по улице Девятая рота на Преображенскую площадь — по магазинам.
— Ну, что, муженёк, обставили мы вас, обштопали, как несмышлёнышей, а? — подтрунивала Клава по дороге над Костей.
— Обставили, Клавочка,
— А ты чего там ухмыляешься, ударник? — косилась Клава на мужа. — Или, может быть, вы первые соревнование закончили?
— Так ведь у вас-то работы в два раза меньше было, — снисходительно замечал Костя.
— А вы на то и мужики, чтобы женщинам уступку делать… Хотя, если по совести говорить, далеко-о ещё вашему Электрозаводу до нашей «Красной зари».
— Это почему же?
— А потому что бабы, которые у нас на фабрике работают, дружнее, чем ваши заводские мужики.
— Это почему же?
— У вас что? Железо. Холодное оно, неживое… А у нас ниточки. Они мягкие…
— Ну, Клавка, ты и загнёшь другой раз!
— Берёшь в руки пряжу, размотаешь её, а она сама вокруг тебя так и вьётся, так и вьётся, как живая…
— А мы лампы делаем. Они людям свет дают.
— Или возьми ткань. Ничего вроде в ней особенного нет… А она ведь к человеческому телу будет приложена. Ему тепло даст и от него возьмёт. В ней душа есть…
— А у нас…
— А у вас одно железо. Лежит — молчит, стоит — молчит… Что, может, не согласный со мной?
— Согласный, Клавочка, согласный я с тобой, всегда и во всём согласный, ты же знаешь.
— А кто на меня заорал сегодня на субботнике?.. «Берись за носилки, кому говорят!»
— Это нечаянно, Клавочка. Ей-богу, нечаянно.
— Прощения просишь?
— Прошу.
— Ну, то-то.
В молочной лавке купили молока и масла, в булочной — хлеба, в гастрономе — конфет-подушечек. Костя ходил за Клавой с сумками от прилавка к прилавку, из магазина в магазин. Клава выбивала чеки, брала покупки, заворачивала их в бумагу, а Костя стоял перед ней, держа широко открытой одну из сумок, и ждал, пока Клава положит в неё очередной свёрток. Знакомые продавщицы приветливо и понимающе кивали Клаве из-за прилавков, как бы говоря: правильно, подруга, так их и надо держать, мужиков-то, чтобы ходил за тобой, как бычок на верёвочке. А Клава гордо вскидывала красивую рыжую голову, как бы отвечая: ничего здесь особенного нет, просто умная женщина всегда к мужчине подход найдёт, на то нам и красота дана, чтобы на дело её употреблять, на семью и детей, а не пускать по ветру на гулянки и прочие глупости.
Когда купили всё, что хотели, Костя вдруг сказал:
— Клаша, а может, в кино сходим? Что-то я давно с тобой в кино не был.
— С полными сумками?
— А чего? Я понесу, они лёгкие.
— Ну, пошли.
Взяли билеты, постояли немного в фойе, разглядывая фотографии знаменитых заграничных артистов — Чарли
— По бутылочке пивца, Кланя, с устатку?
— Не люблю я его.
— А ты крем-соду выпьешь с пирожным, а я «Жигулёвского» с бутербродом.
— Разгулялись мы что-то сегодня с тобой.
— День сегодня хороший, Клавочка, работали вместе.
В буфете Костя усадил Клаву за столик, сложил на пол около своего стула сумки, принёс пиво, воду, бутерброды, пирожные. Клава с улыбкой смотрела, как ухаживает за ней муж, как за молодой, словно и не было у них троих детей.
— Я тебе чего хотел сказать, Клавочка, — начал Костя, усаживаясь напротив жены. — Бабы у вас, конечно, на фабрике сноровистые и дружные, тут говорить нечего…
— Кость, да ну её!
— Кого «её»?
— Да фабрику нашу. Чего мы заладили всё про неё да про неё…
— Здрасьте! То ниточки мягонькие, а то — ну её…
— Костик, не обижайся. Налей лучше водички.
— Клавочка, с дорогой душой.
— Костя, тебе какой цвет больше всего нравится?
— Рыжий!
— Я серьёзно.
— И я серьёзно.
— А кроме рыжего?
— Красный. Как твои волосы.
— Они же у меня рыжие…
— Когда как. Иногда красные бывают.
— Чудила ты, Константин… Какие ещё цвета, кроме рыжего и красного, знаешь?
— Малиновый. Розовый. Рябиновый.
— Ещё пунцовый есть, алый, оранжевый, георгиновый…
— Кумачовый. Червонный. Маковый. Багровый…
— Горящие цвета называем, сейчас загоримся…
— А я уже загорелся…
—. . . .
—. . . .
—. . . .
—. . . .
— Ну, остыл немного?
— Остываю…
— Пива выпей…
— А ты водички…
— Сумасшедшие мы с тобой…
— Есть немного…
— А мне, Костя, знаешь ещё какой цвет нравится?
— Какой?
— Синий. Я когда-нибудь платье себе синее куплю. В белый горошек. И с кружевами…
— Красивая будешь. Я в тебя ещё сильнее влюблюсь.
— Куда уж сильнее…
— Пирожные вкусные?
— Вкусные.
— Ещё принести?
— Нет, Костик, не надо. Я и эти-то еле доем.
— Помочь?
— Помоги.
— Вот это возьму, рыжее. На тебя похожее…
— Какое же оно рыжее? Оно коричневое, шоколадное…
— Ам… и нету.
Раздался первый звонок. Народ зашевелился, начали подниматься из-за столов, двинулись из буфета к зрительному залу.
— Костя, гляди, кто в углу сидит! — зашептала Клава.
Костя оглянулся. За самым последним столиком в дальнем углу сидели… тётя Маруся и Серёга.
— Вот это да! — повернулся Костя обратно к Клаве и даже рот открыл от удивления.
Клава, пригнувшись к столу, тихо смеялась.
— Ты рот-то закрой, муха залетит…
— Ну, дела…
Серёга, отставив мизинец, солидно пил пиво, не обращая внимания на звонки.