Я изменилась навсегда
Шрифт:
Вода еле-еле течет из душа. Люди из того мира, в котором живу я, сочли бы этот номер бедным и обшарпанным, но у здешних людей, несомненно, совсем другое мнение. Они сочли бы его дворцом.
Я очень благодарна.
Ужин был в восемь. Два полевых сотрудника УВКБ и я сидели и разговаривали о войне, жизни, выживании. Они многое рассказали мне. Если бы я только могла записать все!
Телевизор внизу ловил только один канал. Если тебе повезет, это будет CNN. Но не этим вечером.
Время здесь воспринимается по-другому. Слишком много внимания
Люди делятся.
Я упоминаю о том, что в этом месте чего-то не хватает, не потому, что я по этому скучаю, а потому, что вижу, как живут люди, работающие здесь.
Большинство из них не делает исключений для себя, хотя некоторые могли бы. Я понимаю, что в каждой группе очень мало людей, которых нельзя назвать хорошими. Кажется, что между сотрудниками нескольких неправительственных организаций и ООН идет какое-то странное соревнование.
Они помогают друг другу, но иногда критикуют друг друга, стараясь обидеть.
Но я уверена, что даже критикующие должны быть в своем роде хорошими людьми. Ты не можешь быть плохим человеком, если в своей жизни ты выбрал это.
Воскресенье, 25 февраля
Мне снился странный сон – не совсем ужасный, но достаточно плохой, чтобы назвать его кошмаром.
Меня задержали на пропускном пункте, я стояла на дорожке со множеством других женщин. Я пыталась понять, что происходит. У меня были мысли о том, что я потерялась, ведь я помнила все те истории о неожиданных нападениях, вынуждавших людей бежать – некоторых с узлами, а некоторых с пустыми руками и даже без семьи.
И теперь вот уже около часа я снова пытаюсь заснуть.
Кричат петухи.
Кажется, в этом месте отражаются звуки. Я могу слышать шаги и скрип пола. Я могу слышать, как шумит какое-то животное, но я не могу понять, какое, может быть, обезьяна.
Я пробую подольше полежать с закрытыми глазами.
Сегодня воскресенье, и до окончания молитв почти ничего не происходит.
Я только что вернулась с прогулки. После завтрака я решила потратить немного времени на то, чтобы посмотреть, где нахожусь. Мне сказали, что этот район безопасен.
Я сняла солнечные очки, как только вышла. Хотя солнце было слепящим, я чувствовала, что будет безопасней, если люди будут видеть мои глаза. Они смогут понять, что я не являюсь угрозой.
Когда повстанцы уходят пешком, они иногда берут заложников просто для того, чтобы те помогали им нести украденное.
Кроме того, я не хотела демонстрировать что-либо ценное не потому, что боялась кражи, а потому, что чувствовала, что это будет неправильно. Я шла среди людей, которые жили на гроши.
Очень скоро мои ступни и брюки покрылись красной пылью.
Один из охранников УВКБ, уроженец Сьерра-Леоне по имени Уильям, спросил, может ли он показать мне район (армейские казармы и больницу). Я сразу же согласилась.
Мы пошли вверх по дороге и наткнулись на Джорджа.
Больше года Джордж работал в УВКБ, занимаясь готовкой завтраков и обедов. Это хорошая работа, но она не обеспечивала достаточно денег для того, чтобы содержать себя, не говоря уже о его семье.
Но он не жаловался. Единственное, о чем говорили эти мужчины, – о том, каким красивым было когда-то это место. Некогда все люди хорошо относились ко всем. Теперь все страдают. Они надеются, что однажды жизнь здесь снова будет хорошей, но трудно сохранять надежду или веру, что она на самом деле когда-нибудь улучшится.
Я спросила Джорджа о его семье. Он сказал, что его мать только что вернулась из лагеря для беженцев в Гвинее. Я спросила, все ли у нее хорошо. Он ответил, что сейчас лучше, но она до сих пор простужена, потому что там, где она сейчас живет, ей приходится спать на полу.
Джордж был захвачен повстанцами. Он сказал: «Они пришли ночью. Мы все попытались бежать. Мама так волновалась обо мне».
У Джорджа трое детей. «Одного я еще не видел», – сказал он.
Мы подошли к больнице. Это было очень старое, небольшое здание с почти полностью ободранной краской.
Здесь две палатки Красного Креста. Предполагаю, что в каждой могло бы поместиться около пяти коек. Возможно, причина того, что коек нет вовсе, – на полу может устроиться больше людей.
Сегодня многие вышли прогуляться, большинство надело, должно быть, лучшую праздничную одежду – яркую и чистую. Я не знаю, как они умудряются иметь хорошую одежду, но эта воскресная традиция важна для них. Так прекрасно это видеть.
Мы продолжали идти по грунтовой дороге мимо скал, воды и потоков того, что, как я решила (из-за ужасного запаха), было сточными водами.
Я услышала напевы и барабанную дробь. Уильям и Джордж ткнули пальцами и сказали: «Церковь!»
Церковь была маленьким бетонным зданием, окруженным валунами. Я заглянула внутрь и увидела множество ярких силуэтов, двигавшихся в ритме барабанного боя. Какие прекрасные люди молятся!
Я заплакала, впервые с тех самых пор, как приехала сюда. Постаралась сдержать слезы и пошла дальше.
Рядом со мной шли маленькие дети. Я улыбнулась им, а они ответили самыми приятными, самыми широкими улыбками, какие я когда-либо видела.
Один маленький мальчик с вызовом спросил очень серьезным тоном:
– Ты кто?
– Энджи.
Он хихикнул, улыбнулся и ушел.
Мне в руки дали младенца. Невозможно выразить словами, что я почувствовала.
Позже маленький ребенок вложил мою руку в руку другой женщины (американки, сотрудницы неправительственной организации).
УВКБ работает с движением «Семейный дом», чтобы помочь тем возвращающимся домой детям из Сьерра-Леоне, которые были разлучены со своими семьями.