Я, колдунья и полосатый кот
Шрифт:
— Отвали, хтонь! — я не сказал это голосом, подумал. Но хтонь услышала.
Удавьи кольца дёрнулись, сдавив сильнее, и ослабли. Вокруг что-то колыхнулось и исчезло, уступив место обычной темноте и шёпоту колдуньи. Лишь издалека долетело:
— Я вернус-с-сь! Тебе не победить! Слишком много человечес-с-ского...
— Течёт берёзовица с дерева да коло леса, течёт молоко от муконьки да в кадку, а кровь течёт в молодяжнике этом да здравия ему прибавляет, — голос стал чётким, сильнее запахло травами.
Я открыл глаза, узрел избу, утренний свет из окошка и травницу, склонившуюся надо мной. Почувствовал, что запястья чешутся. Поднял руки, чтобы одновременно почесать обе, но Агриппина схватила меня за предплечья. Улыбнулась радостно. Поэтому строгий наказ, который она тут же изрекла, особо меня не огорчил.
— Не егошись, пока катанками не отметелила! Кровь он раздает свою направо да налево!
— Так надо было, Агриппинушка. А вот руки чешутся нестерпимо!
— Терпи! Не можно чесать — заживают. Вот, выпей отвару травяного, сил прибавит.
Я приподнялся на локте, взял чарку, исходящую паром и одуряющим запахом. Мужественно вылакал горький отвар, сумев не скривиться. Оглядел хорому. Что-то Васьки не видать.
— Где наш Солнцеликий?
— Ушел кликать травниц, которых ты в видении моем лицезрел.
— М-м-м, хорошая идея. Они нам помогут?
— Токмо всей нашей дружиной можно пробовать одолеть ворога лютого.
Агриппина потерла красные глаза. Плакала?
Я встал, обнял ее. Почувствовал сначала легкое сопротивление, а потом она обмякла, обняла в ответ.
— Всё будет хорошо! — классическое мужское обещание женщине, когда понимаешь, что полная жопа, но не можешь сказать ничего иного. Ведь ты мужик, должен дать опору, а не пугать еще больше.
Агриппина и ее подруги-травницы в своем мире были мощными колдуньями. А Василий так вообще — мифическое усатое полубожество в полоску. Но сила их осталась там. А здесь — жалкие крохи. Против воинства теней и зерна хаоса. Что если ему удастся победить меня, сделав врагом для своих? Я мотнул головой, отгоняя назойливые страхи. Чёрт рогатый! Если я дам слабину внутри себя, сам себе не прощу. И не важно, что в таком случае стану тёмным властелином и сожру здешние селения, включая муконек и травниц. Все равно не прощу!
Я помогал Агри прибирать разбросанные по всему столу травы, веточки, засушенные плоды и ягоды. В глаза явственно бросалось, что готовила отвар и повязки с мазью для порезов в спешке. Уборка была в разгаре, когда послышался многоголосый говор, и из сеней в горницу вошли четыре девицы. Одна в обнимку с Василием. На удивление, трезвым.
Я узнал их всех: та, что с котом — Горислава, наверное, это она ушла из взбунтовавшегося селения. Лада, Весняна и Дубрава были печальны и взбудоражены одновременно. В руках у каждой немаленькие баулы, какая-то утварь, туески, коробы болтаются на широких ремнях, обвивающих талию. В удобной одежде, в какой здесь ходила и Агри — льняные сорочки, штаны, заправленные в сапоги. Четыре посоха — почернённых, отполированных до блеска, дружно облокотили о печь. В нос шибануло разнотравьем, но я быстро принюхался.
— Здрав будь, молодяжнек! — четыре колдуньи вразноголосицу обратились ко мне, откланялись, приветливо заулыбавшись.
Я аж смутился. Ведь из-за меня им придётся сражаться с хтонью, которую я притащил на хвосте в этот мир. Туда, куда они сбежали с таким трудом, жертвами, потеряв почти всё.
— Полно бедой упиваться, будем всем миром спасаться! — громогласно провозгласила Горислава, подошла ко мне и хлопнула по плечу.
Она на полголовы выше остальных травниц, шире в плечах, с низким бархатистым голосом. Наверное, старшая среди них. Сразу стало легче, словно мне грехи отпустили. Кивнув с благодарностью, развел руками — мол, говорите, чего делать, я весь ваш.
Закипело! Мы с Василием только успевали выполнять указания да бегать на посылках. К столу подвинули лавки, все заставили корзинками, туесками, ступами, горшками. Печь пыхала жаром, ухват так и мелькал. Раскаленные горшки остужались в холодной воде с чарами — чтобы не полопались. Что-то варилось, жарилось, дымилось, месилось, измельчалось, распылялось. Мелькали руки, ножи, песты, доски, да мешочки с небольшими коробами, куда отправлялись порошки, варево, мази, медальоны из спрессованного былья и даже дым.
Потом настала очередь доспехов. Кольчуги из металла, даже будь они в мирных селениях, ни разу ни с кем здесь не воевавших, не спасли бы от смертельного удара. Ведь бой будет идти не на мечах. Прутья, собранные в кулак, напитывались дымом от курящихся трав, наговаривались заговорами, окроплялись зачарованной водой. Гнулись в кольца, соединялись между собой, сплетались в кольчуги. И снова дым, заунывные песни, искры от пальцев, чертящих магические символы в воздухе.
Когда пять кольчуг были готовы — нам с Василием они могли помешать, — от них исходило еле заметное тёплое свечение. Я оглядел избу: горница похожа на место битвы, а ведь мы еще не начинали. Немного мельтешения рук, и обозначилось место относительного порядка. Туда складывали всё наше вооружение, тактическое и стратегическое. Агриппина и Горислава по-очереди рассказывали остальным, какой у нас план. А я слушал их и себя: не наблюдает ли за нашими сборами тьма внутри?
В окне замелькали селяне — десятки взрослых и подростков в разливающихся сумерках бежали к лесу. Вернее, к его подступам. Чтобы по доступной им окружности с подветренной стороны разжечь костры. К ним вышла Лада, раздать мешочки с перемолотыми травами, которые будут сыпать в костры наученные ею женщины, да подкрепить заговором направление ветра — в лес.
Наконец, пришла пора экипироваться и выходить. Травницы распускали волосы, заплетая в них обережные травы. Надевали и закрепляли друг на друге прутовые кольчуги. Обматывали ладони пропитанными в отварах кусками льняной ткани. Закрепляли на себе мешочки с зельями, заговорёнными камешками, туески с дымом, медальонами, шариками из сухой травы. Обмазывались мазью, вплоть до подошв сапог.
Это меня и торкнуло. Вспомнил всю путаницу с загадочной слизью в лесу и на бочке после купавшейся в ней Агриппины. То, как мазь защищала ее от тумана и теней. Мазь и слизь отличались, но почему-то увидев первую, я вспомнил о второй.
— Агриппина, а поведай мне, откель тем утром на бочке после твоего купания слизь взялась из леса? — я отвлек травницу от завязывания очередного мешочка на поясе.
— Так в лесу измазалась, вступила в лужу склизкую, что осталась после тебя, молодяжнек, — иронично пожала она плечами.