Я, колдунья и полосатый кот
Шрифт:
Зерно загудело, от него пошла вибрация, постепенно преодолевающая защитные чары колдуний. По бледнеющим лицам, струйкам крови из носов и ушей, стало понятно, что долго они не продержатся. Пора покончить с этим.
Очередь Солнцеликого. Я сглотнул, стараясь не думать о возможности его гибели. Только сердце сжалось, стало трудно дышать. Травницы через силу, преодолевая боль, завели речитатив заговора, осыпали кота пылью из трав, отчего в его глазах начал разгораться огонь. Когти забликовали золотом, а шерсть наэлектризовалась. Он словно стал больше, мощнее.
Я посмотрел на зерно, и почувствовал, как оно пытается удержать мой взгляд, подчинить волю. Вдохнул, выдохнул и твердо проговорил без звука, одними губами:
— Я не твой. И мир этот — не твой. Я отказываюсь от всего, что ты предлагаешь. Буду жить, как человек. Сколько отмеряно.
Затылок скрутило невыносимой болью, выворачивающей мозг. Я охнул, упал на колени, от боли зрение сузилось до размеров узкого тоннеля. С трудом сквозь навалившуюся темноту я видел, как взметнулся в воздух Солнцеликий.
Когти на миг стали огромными, сверкнули слепящими лезвиями. Полоснули черноту ромба, оставив горящие разрезы. Кот словно провалился внутрь, но не до конца. Мелькали в утробе тьмы лапы, клыки, изумруды хищных глаз. А потом зерно разорвалось. Из него повалил черный едкий дым, потекла черная слизь. Ромб громыхнул протяжным стоном, распался на клочья тумана, развеялся. А кот рухнул на землю.
Затылок отпустило и зрение вернулось. Не в силах встать, я подполз к Ваське.
— Жив ли?! — руки Агриппины ощупали мое лицо, губы впились в мои. Оторвалась, оглядывая меня отчаянно, с радостью и страхом одновременно.
Отвернулась, склонилась над котом вместе с другими. Они хотели потормошить зверя, проверить биение сердца, но он шевельнулся. Все замерли. Василий приподнял морду, взглянув в нашу сторону невидящими глазами с мертвенной поволокой, еле слышно вздохнул и уронил голову, испустив дух. Вокруг начало формироваться облако тьмы, постепенно скрывая усопшего.
— Васька, Солнцеликий мой! — вскрикнула Агриппина надрывно, — Ну удержись! Останься!
Я молча встал. Слезы катились по щекам. Что же я наделал?
Погоревать не успел. Разъярённая травница бросилась ко мне, принялась беспорядочно лупить руками, крича и рыдая.
— Всё из-за тебя, окаянный! Его больше нет! Помер Васенька!
Била слабо, просто выплёскивала горе наружу. Я поймал её за кисти, притянул к себе, несмотря на сопротивление, сдавил в объятьях, не давая вырваться.
— Его больше нет! — шёпотом повторила Агриппина и уткнулась мне в плечо.
Глава 13
Рассвет выкрашивал небо словно художник. Наносил нежные мазки маслом, высветлял небесную высь, прятал звезды. И безжалостно освещал поле брани, вскрывая все неприглядные подробности произошедшего.
Травницы ходили по поляне. Собирали то, что осталось от использованных в бою артефактов. Что-то складывали в котомки, что-то кидали в костер, который развели тут же, недалеко от скал. Переговаривались тихо, словно боясь нарушить сгустившуюся печаль.
Агриппина сидела у костра, поджав колени к подбородку, обхватив их руками. Уже не плакала. Я несколько раз хотел подойти, сесть рядом, обнять ее. И всякий раз что-то меня останавливало. В итоге махнул рукой и пошел смотреть, что осталось от зерна хаоса.
На месте, где раньше был черный ромбоид, как и над останками кота, клубилась тьма. Более рыхлая, чем над Василием, но касаться ее все равно не хотелось. А внутри темного облака, на изнанке этого мира, я по-прежнему чувствовал зерно. Хотя не совсем по-прежнему... Сейчас оно ощущалось как-то иначе. Зерно не умерло, а стало... неактивным. Ничто уже не могло проникнуть из хаоса в этот мир. Скорее всего, путь отсюда в хаос тоже был закрыт. Но зерно слабо дышало, откликаясь на мой интерес к нему.
Обойдя по кругу воронку тьмы, я скользнул взглядом по кустам у скал и замер. Среди треугольных листьев подлеска промелькнуло что-то рыжее. Или, может быть, показалось...
Позвать Агриппину я не решился. Оглянувшись на травниц, убедился, что все они чем-то заняты. Так что ничего не оставалось, как пойти на разведку самому.
Лесные шорохи вернулись сразу, как только битва закончилась. Лес снова ожил: ветер играл листвой, в подлеске копошились какие-то мелкие животные, высоко в кронах деревьев, радуясь новому утру, перекликались птицы. Никаких посторонних звуков, нарушающих привычную жизнь, из кустов не раздавалось. Я некоторое время прислушивался, готовясь в случае чего позвать на помощь. Нет, всё нормально, лес был спокоен. Наконец, решившись, я двумя руками раздвинул ветки и шагнул в заросли.
Элара лежала, скорчившись на боку, абсолютно голая. Волосы рыжим ореолом разметались по земле, запутавшись в ветках ближайших кустов. Глаза были закрыты, но грудь вздымалась при дыхании. Я с трудом заставил себя отвести взгляд от этой груди. В человеческом теле Элара выглядела гораздо моложе, чем в призрачном обличии. Худенькая, совсем девчонка. Из-за этого нового облика ненавидеть ее не получалось. Вздохнув, я продрался сквозь кусты и присел возле нее на корточки. Потрепал по щекам, пытаясь привести в чувство. Положил ладонь ей на лоб, проверяя температуру. И тут Элара открыла глаза. Глубокие, зеленые, обрамленные длинными ресницами. Губы дрогнули, но девушка не произнесла ни звука, просто продолжая смотреть на меня. Зато на бледных щеках появился румянец. Я поднялся, протягивая Эларе руку.
— Вставай, замерзнешь.
Что-то промелькнуло в ее глазах. Я не распознал, а после подумал, что и не хочу ничего распознавать. Элара коснулась моей руки, но встала легко, сама. К боку, на котором она лежала, прилипли земля и листья, но отряхивать девушку я не решился. Как бы не приняла за домогательства. Вместо этого, быстро сняв с себя рубашку, накинул ее на рыжую.
Сзади послышались шаги.
— Что ты... — начала было Агриппина и тут увидела, Элару.
— Стоп! — рявкнул я, отталкивая травницу. — Не трогай ее.