Я люблю Капри
Шрифт:
Участник самого пышного свадебного кортежа просит меня подвинуться, чтобы не угодить к ним в кадр. Я отхожу в сторону и рассматриваю искусно причесанных и раззолоченных женщин — первый раз в жизни мне хочется быть шикарной. На мне вчерашняя одежда, и хотя голову я и вымыла, пожалуй, не стоило использовать бесплатный гостиничный лосьон для тела в качестве геля для укладки волос.
В нашем тайном убежище на Вилла Чимброне я была так счастлива, что мне не было дела до того, как я выгляжу. А сейчас мне неловко, я чувствую, что вид у меня
— А вот и автобус, — объявляет Люка. Действительно, из-за крутого поворота показывается автобус. Я рассматриваю в окошко местных жителей, идущих по своим делам. Даже пенсионеры одеты в элегантные костюмы в пейзанском стиле.
— В Амальфи есть магазины одежды? — будто невзначай спрашиваю я.
— Хочешь пройтись по магазинам? — интересуется Люка.
— Мне просто стало любопытно, много ли у тебя здесь конкурентов.
Aгa, так он мне и поверил.
— Здесь одеваются по-другому.
— Менее вычурно? — с надеждой спрашиваю я. Люка улыбается.
— Тебе нравится простая удобная одежда, да?
Я киваю.
— Никаких брючных костюмов цвета мяты.
Люка закатывает глаза.
— Забавно, твоя мать так любит наряжаться, а тебе это совсем не нравится.
— Это дух противоречия — в детстве она наряжала меня, как куклу. Слишком ярко, слишком броско, слишком много бантиков.
— И теперь ты демонстрируешь свою независимость — носишь такую мужскую… Как сказать по-английски… слово, похожее на «висящий»? — Люка оттягивает свою рубашку.
— Мешковатый.
— Да, мешковатую одежду.
— Я пробовала и другие «образы», но мама всякий раз давала мне почувствовать, что я все делаю не так.
— Надо просто найти свой стиль.
— Не думаю, чтобы он у меня был, — безнадежно признаю я.
— Он у всех есть. Просто ты слишком рано оставила поиски. Дело не ограничивается альтернативой или-или — ну, понимаешь, между тем, что ты носишь сейчас, и тем, как хотела бы тебя одеть мама. Конечно, ты чувствовала бы себя неуютно в той одежде, которую выбрала бы для тебя мама, потому что ты в ней привлекала бы слишком много внимания. А для нее это нормально, ей нравится, когда на нее смотрят. Ей так легче.
Он прав. Я бы предпочла смешаться с толпой. К сожалению, сейчас я оказалась в очень неподходящем для этого месте. Когда я выходила из дома в Кардиффе, никто не задерживал взгляда на моих потертых джинсах или мешковатых кофтах.
На Капри все иначе — здесь все так ухожены и разодеты, что я невольно вызываю всеобщее внимание. Люди думают, что я случайно обменялась ваэропорту чемоданами с каким-нибудь подростком.
— Если бы каким-то чудесным образом я и «нашла свой стиль», думаю, мама все равно вряд ли похвалила бы мой внешний вид.
— Ты могла бы однажды позволить ей одеть тебя так, как ей хочется. Пусть она сделает тебе прическу и подберет
— Веселья? — Я слишком поздно понимаю, что Люка шутит. — С ног до головы вырядиться в ярко-розовый и выкрасить в тот же цвет ногти и губы — как весело!
— Вообще-то, могло бы получиться интересно, — задумчиво говорит Люка. — Если ты избавишься от того, к чему, по твоим словам, она больше всего придирается, возможно, ей останется только восхищаться тобой!
— Сомневаюсь. В этом случае она примется за что-нибудь еще.
— Но ты ведь не можешь знать заранее.
— Погоди! Почему я должна меняться только для того, чтобы угодить ей? — Я начинаю злиться.
Люка улыбается моему запоздалому бунту.
— Попробуй понять: ей кажется, что она тебе помогает.
Я приподнимаю бровь.
— Подумай об этом, — продолжает Люка. — День-деньской она говорит людям, что им идет, а что — нет, и они ей за это благодарны. Это ее работа! Люди платят деньги за ее совет. А тебе она дает его бесплатно.
— И ты думаешь, я буду ее за это благодарить? — фыркаю я. — Или ты предлагаешь мне платить ей за оскорбления?
— Как ты не понимаешь? Она тебя не оскорбляет. Она старается тебе помочь. Только помочь!
— Я была бы не против, если бы это случалось изредка, — объясняю я. — Но не при каждой встрече! Я, может быть, три месяца ее не видела и теперь рассказываю, что у меня нового, а на ее лице при этом все равно читаю: «Вот бы чуть-чуть перламутрового блеска на скулы — и совсем другое впечатление получится…» или «У меня есть пара сережек, которые чудесно подчеркнут цвет хаки в защитной раскраске этой ее майки!».
Я опять фыркаю и отворачиваюсь к окну.
— Хоть раз в жизни при встрече с ней я хочу почувствовать, что она видит меня, а не то, что на мне надето.
Люка кладет ладонь мне на затылок и нагибается поближе.
— А может быть, она хотела бы при встрече с тобой почувствовать, что ты видишь ее, а не женщину, которая виновата в том, что твой отец ушел из семьи.
Я резко встряхиваю головой и сбрасываю его руку. Разве о таких вещах говорят в автобусе? Больше не о чем поговорить? Ведь между нами только что вспыхнул бурный роман. Не то чтобы я доподлинно знаю, что в данном случае значит «бурный», но я уверена, что к психоанализу это отношения не имеет. Так же как и к замечаниям, от которых кажется, что ты проваливаешься в пропасть.
Я хватаюсь покрепче за пластмассовый поручень и вглядываюсь в даль. Все! Я больше не буду говорить о матери. В таких разговорах я выгляжу последней стервой. Черт побери! Она все портит, даже когда ее нет рядом!
Я стараюсь сосредоточиться на пейзаже, но никак не могу отогнать навязчивую мысль.
А что, если он прав?
Я молчу, насколько у меня хватает терпения, а потом поворачиваюсь к Люка:
— Я больше не хочу о ней говорить.
— Хорошо, — соглашается он.
— Только…