Я люблю Капри
Шрифт:
— Вот эта. — Люка показывает на слегка кривоватый кинжал, протыкающий шелковую кожу его плеча. — Мне было пятнадцать.
— Что ты! Я и не думала, что на Капри можно найти подростковый салон татуировок!
— Здесь их и нет. Мне сделали ее в Неаполе. Я там родился.
— А как ты оказался здесь?
— От меня было много неприятностей, — задумчиво говорит Люка. — Мать очень волновалась и попросила отца забрать меня на год.
— Твой отец жил на Капри?
— До сих пор живет.
— А…
— Ничего не получилось. Мы до этого не встречались и…
— Не встречались?
— Да. Он бросил мать, когда узнал, что она беременна. Она вышла за другого, родила с ним еще четверых… — Люка пожимает плечами. — Я как раз собирался вернуться в Неаполь, когда встретил Винченцо —
— На пляже у Марина Пиккола? — припоминаю я.
— Верно, — улыбается Люка. — Через несколько месяцев после этого знакомства я сделал последнюю татуировку.
— Какую?
Люка поворачивается спиной и играет мышцами так, что дракон между его лопаток выгибает спину. Этот дракон мне нравится больше всего.
— У этой татуировки есть какое-то особенное значение? — Я обхожу Люка, чтобы видеть его лицо.
Оно выражает робость.
— Я как-нибудь потом скажу.
Разумеется, я заинтригована, но сейчас мой взгляд прикован к его животу, к гладкой, упругой коже… Едва не споткнувшись, я вваливаюсь обратно в комнату под предлогом, что мне нужно воды. Да. Воды. Плеснуть в лицо.
— Тебе принести чего-нибудь? — спрашиваю я. стараясь, чтобы голос не выдал моего вожделения.
Мне срочно надо протрезветь.
Я сбрасываю покрывало на кровать. Что-то звякает, но я понимаю, что происходит, только когда вижу дым и языки желтого пламени. Я вскрикиваю. Люка влетает, срывает покрывало с кровати и затаптывает его на кафельном полу. Я хватаю упавшую свечку и задуваю, пока она не подпалила что- нибудь еще. Вернее, пока я с ее помощью еще что- нибудь не испортила.
— С тобой все в порядке? — Люка на ощупь пробирается ко мне в потемках.
— Да, — всхлипываю я. Сердце колотится как бешеное. — Оно совсем погибло?
— Не беспокойся об этом. — Люка обнимает меня и гладит по голове.
А я думаю, может быть, это знак: «Ты играешь с огнем! Берегись!» Но предостерегать уже поздно.
Я уткнулась лицом ему в плечо. Он восхитительно пахнет. Я чуть поворачиваю голову, теперь мои губы касаются его кожи. Ухом я чувствую его теплое дыхание. Его пальцы перебирают мои волосы, потом спускаются к затылку. Наконец, постепенно, несмело, я решаюсь поднять к нему лицо. Наши взгляды встречаются ровно настолько, чтобы сказать «да», а потом встречаются наши губы, и нас уносит волна поцелуев. Мое сердце рвется к нему навстречу. И я отпускаю его, мое сердце. Поцелуи становятся все глубже, все настойчивее, и я чувствую, что растворяюсь…
25
Я просыпаюсь на нетронутой вчерашним пожаром кровати, не в силах сразу разобраться, где чьи ноги и руки. Единственное, в чем я уверена, это в том, что ужасно хочу в туалет. Но я не спешу пересекать границу «следующего дня», поэтому очень медленно, кропотливо высвобождаюсь из объятий Люка, как будто решаю хитроумную головоломку. Выбравшись из кровати, я чувствую себя голой. Впрочем, я действительно голая. Схватив с пола обожженное покрывало, я лечу в ванную. Устраиваюсь на унитазе и оцениваю повреждения — недалеко от угла зияет большая дыра с обгорелыми краями, однако не настолько близко к краю, чтобы ее можно было спрятать. Определенно придется признаваться. Я молю Бога, чтобы покрывало не оказалось каким-нибудь шедевром ручной работы, иначе того и гляди получится, что я вчера спалила пять тысяч фунтов своего наследства. Впрочем, если останется сдача, с радостью потрачу ее на то, чтобы снять эту комнату еще на пару недель. Постепенно, медленной волной на меня накатывает понимание того, что произошло. Я невольно улыбаюсь, оживляя в памяти нежные взгляды Люка и его бесконечные поцелуи, а вспомнив кожей его прикосновения, я не могу сдержать тихого стона. Бог мой — какой великолепный мужчина! Я обещала себе, что не буду с ним спать, но одежда как будто испарилась сама собой. Все произошло так естественно. Обычно у меня остается ощущение, что я никак не могу уловить ритма — как будто мужчина выполняет какую-то работу, а я не оказываю ему должного содействия, — но с Люка все прошло на одном дыхании. И было так хорошо!
Я слышу голоса из ванной в соседнем номере, и у меня сжимается сердце. Мир вокруг уже
Я высовываюсь из-за двери и втаскиваю свою сумку в ванную. Мне приходится выложить оттуда сверток Розы, чтобы добраться до зубной щетки. При воспоминании о Розе я усмехаюсь — видела бы она меня сейчас! А еще я воображаю, как могла бы напугать Люка — представьте, он просыпается, а я сижу на краю кровати в свадебном платье. Я прогоняю улыбку с лица, пытаясь вообразить, в чем была на свадьбе его жена. О боже — все это так безнадежно.
Я паникую. И все-таки… Все-таки меня не покидает восхитительное блаженство, оно продолжает циркулировать по моим жилам. В каком-то смысле все это имеет для меня такое значение именно потому, что он женат. Холостому человеку легко давать авансы и притворяться, что все это чрезвычайно серьезно, а потом его уносит порывом ветра, и ты понимаешь, что сама ты его толком даже не интересовала, просто он совершал привычный ритуал. Люка же, наверное, очень мучался и. как мог, сдерживал себя. Я знаю, что это нехорошо, но мне втайне приятно, что он женат, — он честный человек, и тем не менее он меня поцеловал, а это значит, что ему действительно очень сильно этого хотелось. Я нахожу удовольствие в том, что всегда в людях презирала. Хуже того, я знаю, что хочу продолжения. И хотя, скорее всего, ничего хуже продолжения в данном случае и придумать нельзя, я ощущаю на себе давление неизбежности. Я понимаю — возможно, он проснется с головной болью и. может быть, будет рассматривать все происшедшее как временное помрачение рассудка — чего только люди спьяну не вытворяют! — но в глубине души я уверена, что это обязательно случится снова. Вопрос лишь в том, кто сделает первый шаг.
Меня охватывает восхитительное и пугающее чувство предвкушения. Я с рвением полирую зубы щеткой, надеясь таким образом изгнать само воспоминание о граппе, и гляжусь в зеркало. С одной стороны головы мои волосы прижаты, а с другой — завиваются густыми африканскими кудряшками. Вчера такие кудряшки покрывали всю мою голову. Ночью я так стерла подбородок о его бороду, что теперь он похож на розовый теннисный мячик. Завтра начнет облезать, но сейчас я наслаждаюсь тем, как он чешется и горит — это напоминает мне о том, сколько понадобилось страстных поцелуев, чтобы довести его до такого состояния. Я решаю быстренько окунуться в ванну, чтобы освежиться, но как только я открываю кран, он начинает дрожать и громко хрипеть, так что я тут же закручиваю его обратно, не дожидаясь, когда хлынет вода. Я подкрадываюсь к двери, чтобы посмотреть, не разбудила ли я Люка. Он перевернулся, но глаза закрыты. Я любуюсь его лицом. Не хочу, чтобы это заканчивалось. Люка опять шевельнулся. Внезапно яначинаю нервничать — а вдруг он проснется и будет вести себя так, словно ничего не случилось? Я этого не вынесу. Я лечу к кровати, распуская на ходу тогу из покрывала, чтобы мигом ее сбросить и юркнуть к нему в постель, но я не успеваю — Люка уже потягивается и, щурясь, смотрит на меня.
— Buon giorno! [81] — сонно улыбается он.
Я судорожно подтягиваю покрывало к груди.
— Buon g`i orno!
— Какая ты красивая!
Я пытаюсь пригладить растрепанную часть волос, но Люка показывает на туалетный столик. Я поворачиваю голову и обнаруживаю, что моя спина и задница во всей своей упитанной красе отражаются в зеркале. С писком укутываюсь сзади, но в результате открывается грудь — я едва не плачу от стыда и огорчения. Люка лукаво улыбается, наблюдая за моими беспорядочными трепыханиями. Потом протягивает ко мне руку… И тут стучат в дверь. Мы замираем.
81
Добрый день! (um.)