«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)
Шрифт:
В печати я видел только одно возражение против Вашего упоминания о Флоренции как о «родине» «Пиковой дамы». Это было в рецензии о «Лит<ературном> альманахе» некоего Слизского (фамилия, вопиющая о псевдониме!) в «Русской мысли» от 19 авг<уста>. Прилагаю относящийся к Вам кусочек [120] . Других таких случаев не было, но писали мне по этому поводу многие.
С Вашей легкой руки началась полоса переоценок. Так, С. Маковский, готовящий 2-й том «Портретов» [121] , пишет для него статью, в коей, по его же словам, собирается «развенчать» Блока!! [122]
120
В письмо вклеена вырезка из газеты: «Очень остры “изречения” В. Маркова (“Из дневника нового эмигранта”). Напрасно только Марков утверждает, что “Пиковая дама” была написана во Флоренции: Пушкин из пределов России никуда не выезжал» (Слизской А. «Литературный современник». Мюнхен, 1955 г.//Русская мысль. 1955.19 августа. № 790. С. 4–5).
121
Имеется в виду книга: Маковский С. Портреты современников. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1955; Вторая книга воспоминаний Маковского вышла шестью годами спустя: Он же. На Парнасе «Серебряного века». Мюнхен: Изд-во ЦОПЭ, 1962.
122
Маковский в статье «Александр Блок (1880–1921)», вошедшей во вторую книгу его воспоминаний, обвинил Блока в кощунстве, самообольщении, безмерном самомнении, безвкусном донжуанстве и многих других грехах.
Жму руку. Искренне Ваш
Д. Кленовский
23
6
Дорогой Владимир Федорович!
В только что полученной мною пачке «Русской мысли» есть кое-что Вас [123] . Спешу послать, хотя, м. б., Вы этот № газеты уже имеете.
Слыхал о больших сокращениях в Monterey. Надеюсь, ни Вас, ни Моршена они не коснулись?
Сердечный привет.
Д. Кленовский
123
Разбирая № 37–42 «Нового журнала», Н.Е. Андреев в своих «Заметках о журналах» (Русская мысль. 1956.24 января. № 851. С. 4–5) положительно отозвался о воспоминаниях Маркова «Et ego in Arcadia» (Новый журнал. 1955. № 42. С. 164–178). В ближайших номерах газеты также были отзывы о произведениях Маркова. Ю.К. Терапиано, разбирая № 25 и 26 «Граней» (Русская мысль. 1956. 12 января. № 846. С. 5), упомянул «Легенду о Есенине» (Грани. 1955. № 25. С. 139–162), а рецензируя «Опыты» (Русская мысль. 1956.28 января. № 853. С. 5), упомянул статью «О поэтах и зверях» (Опыты. № 5. С. 68–80).
24
10 февр<аля19>56
Дорогой Владимир Федорович!
Только успел послать Вам вырезку из «Рус<ской> м<ысли»>, как пришло Ваше письмо. Поскольку Вы все еще «боретесь» с моими стихами, могу только порадоваться, что Вы не собираетесь обо мне написать!! А зачем, между прочим, бороться? Всякая борьба переходит постепенно в борьбу ради борьбы, в некое нерасположение, для которого ищешь подтверждений. Я никогда не боролся против первого хорошего впечатления от поэта, наоборот, прощал ему и неудачи, и несозвучные мне стихи за то хорошее, что я сразу же в нем нашел. Другое дело, конечно, если он в дальнейшем мне, если можно так выразиться, «изменял», как «изменил», скажем, некогда если и не любимый, то любезный мне Г. Иванов! Кстати о нем: почему Вы считаетесь с его мнением о Вашей «Ладе» [124] (называю стихи так вопреки отсутствию названия, вернее, именно потому)? «Технически», так сказать, он о стихах судить, конечно, может, но никак не иначе (при его-то душевной опустошенности). Видимо, Вы его сами запросили, равно как и Терапиано, с которым следует еще меньше считаться. Вообще, чужие мнения и советы — маловразумительны хотя бы уже потому, что пестры и взаимно противоречивы (при равноценных источниках этих мнений! От моих царскосельских стихов, например, в восторге люди, никогда не видавшие Царского Села и даже эмигрировавшие из России детьми. Среди особенно восторженно отозвавшихся о них: Берберова («Ваши царскосельские стихи — шедевры»), Ан. Присманова, Н. Ульянов («Ваши ц<арско>с<ельские> стихи пронзают душу»), Галина Кузнецова и др. О стихотворении «Моя душа, как ты бедна», когда оно впервые появилось в «Гранях», были в газетах и журналах лишь самые суперлативные [125] (словно сговорились!) отзывы, и притом критиков приличных. Называли его «вдохновенным» и целиком выписывали, находили в нем прекрасную «запальчивость» (никак не хвастовство) и т. п. Я даже, собственно, потому и включил его в сборник, ибо лично к нему симпатии не питаю и охотно отдаю Вам на растерзание, то же и относительно стихов «Родине». Лариса Гатова, которой как будто бы во вкусе отказать нельзя, включила их в свой репертуар и писала мне, что во время ее канадского турне они пользовались совершенно исключительным успехом. Ну разве можно после всего этого безоговорочно считаться с чьим-то мнением? Интересно их выслушать, учесть, продумать, но нельзя им поддаваться. Да и мнения тех же людей меняются с годами. Вот, напр<имер>, Б. Филиппов [126] : 3 года тому назад не только плохо, но даже со злостью отзывался о моих стихах, а сейчас написал хвалебную статью (в «Н<овом> р<усском> слове») — я говорю о факте, не о достоинствах статьи [127] . И наоборот: Род. Березов (тоже говорю о факте, не о компетентности его), недавно восторгавшийся моими стихами, бомбардирует меня письмами с самой отрицат<ельной> оценкой «Спутника», на которую я не обижаюсь только потому, что на этого большого ребенка, ушибленного баптизмом (оттого и перемены), обижаться вообще нельзя. Я без особого интереса жду газетных или журнальных отзывов о моей книге. «Лансироваться» [128] мне, слава Богу, не нужно, и сам я уже достаточно искушен в восприятии чужих мнений, т<ак> ч<то> отзывы эти ничего нив отношении меня к самому себе, ни других ко мне изменить не могут. Знаю от Тарасовой, что в «Гранях» пойдет очень положительная рецензия Кашина [129] (?!), а от парижан, что в «Рус<ской> мысли» рецензия поручена Терапиано (от него ничего хорошего не жду, ибо мы уже не раз ссорились с ним на страницах печати из-за Ходасевича, и ему принадлежит единственная в истории малодоброжелательная рецензия о «Следе жизни» [130] ). В общем: хорошие рецензии будут мне, конечно, приятны (если не будут глупы), а плохие — не огорчат.
124
«Лада» — имеется в виду марковская поэма без названия (Опыты. 1955. № 4. С. 6–20; позже вошла в альманах «Содружество» (Вашингтон, 1966) под названием «Поэма про ад и рай»). Г.В. Иванов считал, что «она не совсем “вытанцевалась”. Она длинна. Она ритмически вяла. Там я насчитал четыре прекрасные строфы. <…>…Примесь сусального эпоса вносит неприятную слащавость. Достаточно раз произнести “Лада”, чтобы потянулись за ней все лели и гусли-самогуды. Народный эпос вообще “дохлое место”, а русский в особенности» (Georgij Ivanov / Irina Odojevceva. Briefe an Vladimir Markov 1955–1958 / MiteinerEinl. hrsg. von H. Rothe. Koln; Weimar; Wien: Bohlau Verl., 1994. S. 6).
125
От англ. superlative — превосходная мысль.
126
Филиппов Борис (наст, имя и фам. Борис Андреевич Филистинский; 1905–1991) — литературовед, критик, публицист. В 1936 г. окончил Ленинградский вечерний институт промышленного строительства, в том же году арестован, в 1941 г. освободился, жил в Новгороде. В 1944 г. с оккупированной территории уехал в Латвию, затем в Германию. С 1950 г. в США, сотрудник радиостанции «Голос Америки», преподаватель русской литературы в американских университетах.
127
Позже Б.А. Филиппов написал о Кленовском почтительный некролог: Филиппов Б. Шкатулка с двойным дном. Вашингтон, 1977. С. 111–113.
128
От фр. lancer — рекламироваться.
129
Кашин Александр Адрианович (р. 1927) — прозаик, критик, один из редакторов журнала «Грани». Книге Кленовского «Неуловимый спутник» он посвятил статью «Смерть и бессмертие». (Грани. 1955. № 27/28. С. 255–256).
130
Терапиано Ю. Новые книги // Новое русское слово. 1959. 26 марта.
К сожалению, не имею возможности прочесть Вашу статью [131] в № 5 «Опытов»: со времени воцарения там Иваска (т. е. с № 4 — хорошо, что «Лада» есть у меня в рукописи) мне журнал высылать перестали. № 5 не выслали, несмотря на то что там есть моя, заказанная Иваском, рецензия о книге Маковского [132] . Это уж просто неприлично. Мало того: вместе с чеком-гонораром за эту статью я получил приглашение… покупать журнал для себя и… в подарок знакомым! «Новый журнал», несмотря на то что я вот уже три года как с ним разошелся, мне посылать продолжают.
131
Марков В. О поэтах и зверях // Опыты. 1955. № 5. С. 68–80.
132
Там же.
У нас — невесело! Рентген показал столь неприглядную картину желчного пузыря у жены (причиняющего ей сильнейшие боли), что остается его только целиком удалить. Между тем жена еще не отдышалась после операции прошлого лета. Стараемся поэтому елико возможно оттянуть хирургическое вмешательство.
Книга моя расходится хорошо (с помощью друзей, конечно). Березов, несмотря на сугубо отрицательное к ней отношение, остался хорошим товарищем и продал 80 экз., что вместе с проданным Моршеном и др. позволяет мне погасить уже значительную часть долга по изданию книги.
Читал в «Н<овом> р<усском> с<лове>» о сильных сокращениях
Сердечный привет!
Искренне преданный Вам Д. Кленовский
25
11 марта <19>56
Дорогой Владимир Федорович!
Смысл Вашей «борьбы» стал мне после В<ашего> письма яснее. В предыдущем письме Вы черным по белому писали: «Как видите, я все еще “борюсь” с Вашими стихами!» А т. к. этому предшествовало несколько критических замечаний, то и создалось впечатление, что Вы не столько стремитесь меня обнять, сколько прижать лопатками к ковру… Я возражал, однако, не против такого обхождения лично со мной, а с авторами вообще. У нас с Вами, по-видимому, на этот счет характеры разные. Я как-то сразу раскусываю (на свой зуб, конечно) автора, и если он близок мне хотя бы одним ребрышком — принимаю его и не ищу соприкосновения во всех других, сомнительных для меня, плоскостях — эти последние я просто игнорирую. Так игнорирую я, скажем, позднего, озлобленного, Ходасевича, конквистадорскую сторону Гумилева и т. п. Я съедаю, так сказать, приятные мне ягоды с поэтической грозди и оставляю другие догнивать. Мне совсем не нужен поэт целиком, я наслаждаюсь радующей меня частью и ему за нее благодарен. Иногда эта часть — всего лишь несколько стихотворений!
«Нутро» у меня не такое уж «крепкое», как Вы думаете! Иммунен я только к мнениям тех мыслителей или критиков, которых я, как таковых, ставлю невысоко или же, хоть и ценю, но знаю за людей совершенно иного, чем я, склада мыслей, а потому говорящих со мною на разных языках. Но вот, скажем, мнение Адамовича, Берберовой (женщины с очень тонким вкусом), Ваше (я называю лишь некоторые, сразу пришедшие в голову, имена) — меня тревожит и волнует, и плохой отзыв заставил бы насторожиться. Кроме того, каким-то внутренним чутьем разбираешься в значимости отзывов, отвергая иногда и т. н. «хорошие», но в чем-то порочные. К отзывам Терапиано я иммунен не потому, что они отрицательные, а именно из выше приведенных соображений. Сейчас в «Рус<ской> мысли» напечатана его длинная, на целый подвал, рецензия о моей книге. Иначе как бочкой дегтя в ложку меда (не наоборот!) ее назвать нельзя. Не решаясь отрицать той, как он выразился, «хорошей поэтической репутации», которую я «себе составил», Т<ерапиано> старается объяснить ее тем, что я, мол, появился «вовремя», а потому и пришелся по вкусу. Т<ерапиано> противопоставляет мне поэтов-парижан (Поплавский, Ладинский, Смоленский и др. — подразумевается, конечно же, и сам Терапиано!!), которые, «занятые своим самым важным» (??), не хотели «считаться с читателем, а потому оказались в одиночестве, которое они сами свободно приняли на себя в виде творческой аскезы» (!!!). Ну, в общем, я превратился в некоего конъюнктурного удачника! Тут Т<ерапиано> сам себе противоречит, ибо утверждает, что после войны пошел спрос «на грубый, боевой тон» (и попутно лягает Елагина). У меня такого тона как будто бы как раз и не было и нет! Как бы в противовес терапиановской статье получил письмо от Г. Адамовича. Он благодарил не только за присылку «Спутника», но и за (как он выразился) «то, что книга дает» и пишет: «В книге все (??) хорошо, и притом это хорошее — какого-то особого и редкого качества, без малейшей уступки так называемым веяньям времени, большей частью убогим».
Вы правы, говоря, что мои стихи нравятся почему-то представителям самых различных «сословий». Почти теми же словами, что и Вы, выразился по этому же поводу Н. Андреев [133] (кембриджский). Вот разыскал и списываю (а может, я уже об этом Вам писал?): «Меня поражает, как Вы внятны всем: и еп<ископу> Иоанну Шаховскому [134] , и Г.П. Струве (с обоими у меня были устные или письменные разговоры о Вашей поэзии), и русским литературным снобам, и “простому читателю”, а из этой книги (т. е. “Спутника”) я прочел кое-что двум англичанкам, б<ывшим> моим студенткам, в совершенстве знающим русский язык, — и как они были поражены, захвачены! Великий дар!» Поразил меня и Филиппов! Несколько лет тому назад он был злейшим врагом моих стихов, это я доподлинно знаю, а теперь вдруг совершенно изменился: по собственному почину написал статью и прислал мне ее с очень лестным письмом.
133
Андреев Николай Ефремович (1908–1982) — историк, литературовед, в эмиграции жил в Праге, участник Семинария имени Н.П. Кондакова (с 1928), сотрудник (с 1931) и фактический директор (1939–1945) Института имени Кондакова, преподаватель Русского народного (свободного) университета. В 194S г. арестован советскими спецслужбами, до 1947 г. находился в заключении в Берлине, после освобождения уехал в Англию, профессор Кембриджского университета (с 1947).
134
Шаховской Дмитрий Алексеевич (1902–1989) — церковный и общественный деятель, духовный писатель, поэт, критик. Принял монашеский постриг с именем Иоанн в 1926 г. и был священником в Югославии и Германии (1927–1946), затем в США епископом Бруклинским (1947), деканом Свято-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке (1948–1950), епископом Сан-Францисским и Западно-Американским (1950–1960), много писал на церковные, философские и богословские темы, печатал стихи под псевдонимом Странник, переписывался со многими литераторами русского зарубежья. Позже, в 1961 г., был возведен в сан архиепископа Сан-Францисского. Подробнее см.: Голлербах Е.А. К истории русской зарубежной литературы: Материалы из архива архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Д.А. Шаховского) // Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. СПб., 1996. Т. 2. № 2. С. 231–320.
В Европу (via Неаполь) прибыл Глеб Струве. Пока что… напечатает, по-видимому, в «моей» мюнхенской типографии сборник своих избранных стихов (рукопись уже у меня) — это обойдется гораздо дешевле, чем в USA. Ржевский в мае опять собирается (на лето) в Мюнхен, на радиостанцию. Тарасова уже превратилась в заместителя главного редактора «Граней». Вышел № 27/28 (китайский). № 5 «Опытов» я получил на днях, уже после того, как я, отвечая Цетлиной [135] на ее письмо, выразил удивление, что его не имею (С. Маковский получил № еще в конце декабря!).
135
Цетлина Мария Самойловна (урожд. Тумаркина, в первом браке Авксентьева; 1882–1976) — издатель, общественный деятель; жена литератора и издателя Михаила Осиповича Цетлина (псевд. Амари; 1882–1945). С 1907 г. в эмиграции во Франции, летом 1917 г. вернулась в Россию, с апреля 1919 г. вновь в эмиграции. Член Комитета помощи русским писателям и ученым во Франции, соредактор журнала «Окно» (1923), с 1940 г. в США, издатель «Нового журнала» и «Опытов».
Раздобыл почти всю прозу Сирина-Набокова и читаю с наслаждением. Знакомы ли Вы с нею? А поэт он неважный (больше рассказчик, чем поэт).
Привет Вам и В<ашей> супруге!
Д. Кленовский
26
26 апр<еля 19>56
Дорогой Владимир Федорович!
Спешу послать Вам касающуюся Вас лично (и притом самым приятным образом — что меня искренне порадовало!) вырезку из статьи Г. Адамовича «После войны» [136] , напечатанной двумя подвалами в апрельских №№ парижской «Русской мысли». Кроме как о Вас и о Елагине (тоже весьма восторженно), А<дамович> ни о ком персонально не отзывается и расправляется с эмигрантской литературой en masse [137] , причем новой эмиграции достается особенно. Своими высказываниями о Вас и о Елагине (под которыми я, как говорится, подписываюсь двумя руками) Адамович как бы отвечает на некоторые пункты Ваших последних писем ко мне, а именно: 1) на В<аше> недоверие к самому себе как к поэту и 2) на В<аше> мнение о Елагине. В отношении последнего Вы, впрочем, правы в том смысле, что он за последние годы потерял голос (большую талантливость его послевоенных стихов Вы, вероятно, не отрицаете). Елагин — поэт катастроф, гнева и ненависти, и вне этих тем ему, собственно, нечего сказать, ибо духовное «нутро» его несколько ограничено и наивно. Фактически он молчит уже 6 лет, а его прежние стихи перестали звучать, хотя едва ли кто-нибудь откажет им в больших, очень больших формальных и эмоциональных достоинствах. Елагин — молод и, чем-то внутренне переболев, очистившись, что-то внутренне в себе переработав (только подходящая ли для сего часть света — Америка?!), Елагин может еще вынырнуть и создать замечательные вещи, техническими предпосылками для чего он обладает в избытке. Мне думается, что он еще не сказал последнего слова. Не скрою, что в его творчестве мне лично многое чуждо и даже враждебно (Г. Иванов правильно назвал нас духовными антиподами [138] ), но это не мешает мне восхищаться его мастерством.
136
Адамович Г. После войны // Русская мысль. 1956. 5 апреля. № 882. С. 4–5; 12 апреля. № 885. С. 4–5. В статье Адамович сетовал на то, что общий уровень эмигрантской словесности неуклонно падает.
137
В целом (фр.).
138
В статье «Поэзия и поэты» Г.В. Иванов писал: «У Д. Кленовского с И. Елагиным общее то, что они оба русские поэты и что голоса обоих дошли до нас из лагеря для “перемещенных лиц”. На этом их сходство и кончается. В остальном они антиподы» (Иванов Г. Поэзия и поэты // Возрождение. 1950. № 10. С. 179).