Я, Мона Лиза
Шрифт:
— Offerimus tibi Domine…
Сальваторе опустил руку на эфес меча и, наклонившись к Франческо, одними губами произнес:
— Скоро.
Одновременно убийца, стоявший сзади, быстро наклонился ко мне, наступив на шлейф, чтобы я не могла шевельнуться, и прижал губы к моему уху.
— Монна Лиза, — прошептал он. Не произнеси он этих двух слов, я бы уже вынула кинжал. — По моему сигналу падайте.
Я не могла дышать. Раскрыв рот, втянула воздух, не сводя взгляда с помощника священника, который подошел к алтарю и начал наполнять потир вином. Рука Франческо
Вперед вышел второй помощник, неся в руках кувшин с водой.
— Сейчас, — прошептал Салаи и приставил к моей спине под ребра что-то тупое и твердое, чтобы со стороны показалось, будто он наносит смертельный удар.
Я безмолвно повалилась на мраморный пол.
А рядом со мной Франческо вскрикнул и рухнул на колени как раз в ту секунду, когда вынимал нож, — тот со звоном отлетел в сторону. Я оттолкнулась от пола и села. Армия уличных оборванцев, которых привел Салаи, устремилась вперед и окружила солдата. Кто-то из беспризорников ткнул ножом ему в спину и потянул назад, чтобы его товарищ мог перерезать солдату горло.
Тишина взорвалась пронзительными визгами. Я пыталась встать, выкрикивая имя Маттео, проклиная мешавшие мне юбки. Беспризорники окружили няню с ребенком. Я выхватила из-за пояса отцовский кинжал и метнулась к ним. Мой сынок был в руках монаха из сиротского приюта.
— Лиза! — закричал он. — Лиза, идемте с нами.
Начали звонить колокола. Мимо пробежал какой-то знатный господин с женой, эта пара чуть не сбила меня с ног, но я устояла, даже когда за ними последовали другие прихожане, охваченные паникой.
— Леонардо, держите его! — закричала я. — Я за вами, я за вами… идите же!
Он неохотно повернулся и побежал. А я не сошла с места, несмотря на бегущую толпу, и повернулась обратно к Франческо.
Он лежал на боку: Салаи ранил его и отбросил пинком его нож в сторону. Франческо был беспомощен.
— Лиза, — сказал он, глядя на меня испуганными глазами. — Что хорошего из этого будет? Что хорошего?
Действительно, что? Я пригнулась и приблизилась к нему, замахнувшись кинжалом, но совсем не так, как показывал мне Салаи. Мой учитель остался бы недоволен. Но мне хотелось нанести удары так, как обрушивал их Франческо де Пацци, убивая брата Лоренцо, яростно, без разбора, разбрызгивая алую кровь, нанося тысячу ударов за каждый неудачный удар. Я бы не оставила на его теле ни одного живого места.
«Заманил в ловушку моего отца».
«Убил моих родных».
«Лишил жизни меня и моего ребенка».
— Ты мне не муж, — злобно сказала я. — И никогда им не был. Ради моего истинного мужа я сейчас тебя убью. — Я наклонилась ниже.
Но первым ударил он. Маленьким лезвием, зажатым в кулаке. Оно вонзилось в меня пониже левого уха и мгновенно чиркнуло бы до правого, но прежде чем оно дошло до середины, я ошеломленно отпрянула и опустилась на пятки.
— Стерва, — прокаркал он. — Неужели ты думала, что я позволю тебе все разрушить? — Он обмяк на полу, все еще живой, и смотрел на меня злобным взглядом, полным ненависти.
Я поднесла
«Я могу здесь истечь кровью и умереть, — подумала я. — И могу отомстить. Я могу сейчас убить Франческо и истечь кровью, а позже меня найдут мертвой, поверх его трупа».
Я предпочла не убивать его.
Я слышу в ушах рев прибоя. Как Джулиано в придуманной Франческо лжи, я опускаюсь на дно, словно не он, а я упала в Арно с моста Санта-Тринита. Упала и утонула. Я погрузилась туда, где, наконец, обрела покой.
Я не волнуюсь за Маттео. Я знаю, с ним все в порядке, он на руках своего дедушки. Я не волнуюсь за свою жизнь и не пытаюсь убежать от своих врагов, я знаю, что больше не являюсь для них целью. Меня больше не волнует Франческо и моя ненависть к нему. Пусть с ним разбирается Господь и городские власти, а мне нет до него дела. Я теперь знаю свое место.
«Всевышний, — молю я. — Позволь мне спасти Джулиано».
Чудо происходит, и я поднимаюсь с пола.
Тело мучительно отяжелело, я двигаюсь словно в воде, но приказываю себе сделать невозможное: я направляюсь в ту сторону, куда ушел Сальваторе де Пацци, и ищу своего возлюбленного. Кинжал стал тяжелым, моя рука дрожит от усилия не выронить его.
Я слышу голос.
«Лиза! Лиза, где ты?»
«Муж мой, я иду». Я открываю рот, чтобы закричать, но у меня нет голоса, из горла вырывается один лишь хрип, заглушённый ревом реки. Вода, затопившая собор, грязна, я едва различаю смутные силуэты дерущихся на фоне разбегающейся толпы ни в чем не повинных людей. Здесь и сироты — грязные мальчишки, вооруженные маленькими блестящими клинками, — и мужчины, держащие в руках мечи, и крестьяне, и священники, и благородные господа, но я уже ничего не понимаю. С каждой секундой я все больше глохну, и, в конце концов, колокольный звон смолкает. Под водой всегда стоит тишина.
В открытую дверь, выходящую на виа де Серви, струится солнечный свет, и в ярком луче я вижу его — Джулиано. На нем монашеская роба, капюшон откинут назад, открывая темную кудрявую шевелюру и бороду, которой я раньше не видела. В руке он держит длинный меч острием вниз и бежит вперед. Теперь это уже не юноша — мужчина; в разлуке со мной он постарел. Лицо с приятными, но неправильными чертами напряжено, омрачено легкой горечью.
Он поразителен, прекрасен, он возвращает мне мое сердце.
Но я здесь больше не для того, чтобы предаваться чувствам: я здесь для того, чтобы искупить чужие грехи. Я здесь для того, чтобы завершить то, что следовало бы сделать почти два десятилетия тому назад — прекратить убийство невиновных.
Я вижу его, Сальваторе, сына Франческо де Пацци, он продирается сквозь мечущуюся толпу прихожан, прижимая к себе меч. Он движется к Джулиано.
Но Джулиано не видит его. Джулиано видит только меня. Глаза его сияют, как огни с дальнего берега, лицо его — как путеводная звезда. Он одними губами произносит мое имя.