Я на тебе (не) женюсь

Сорель Софи

– Знаю я твое «сам».

– А что? Я много чего сам могу! – засмеялся я.

– Например? – хмыкнула мама.

– Например, посуду вот могу помыть. – Я подошел к мойке и попытался отодвинуть от нее маму.

– Иди уже. Может он! – Она покачала головой, а я чмокнул ее в щеку и радостно удалился. А то, чего доброго, и правда заставит посуду мыть!

Глава 6

Мария

День не задался с самого утра. Сначала мои девятиклассники учудили: забили замок кабинета математики то ли бумагой, то ли

еще чем. В результате, класс не могли открыть добрых двадцать минут. Школьный слесарь отсутствовал, учитель труда – тоже. Математичка, дама престарелая и нервная, визжала, будто ребята не замок класса изуродовали, а покусились на святая святых. Я успокаивала ее, ругала ребят, пыталась найти выход. Выход нашелся: Денис Пирогов вытащил у Милы Авериной шпильку из пучка – девочка носила прическу а-ля моя бабушка – сунул ее в замочную скважину и таки открыл дверь. Его мастерскому обращению со шпилькой-отмычкой позавидовал бы и самый матерый медвежатник. Тут же вспомнился его папаша. Может, у сына от отца талант? Откуда у того такая тачка? А часы на руке наверняка стоят столько, сколько обе мои почки, хоть они у меня и здоровые. Может, папаша Пирогов промышляет тем, что вскрывает сейфы? На бизнесмена-то он не очень похож. Рожа и манеры вон какие нахальные. Были бы на дворе девяностые, папаша Пирогов наверняка бы носил малиновый пиджак и золотую цепь, толщиною в мою руку.

Пока вскрывали класс, а потом читали детям лекцию о том, что нельзя портить школьное имущество, урок подошел к концу.

Затем седьмой «Б» стоял на ушах, потому что на носу был день учителя, а они готовили номера для концерта. Тут не до Васко де Гамы или Мартина Лютера.

Потом пришлось поприсутствовать на педсовете, который проводила завуч по воспитательной работе.

– На колу мочало, начинай сначала, – шепнула мне на ухо Катька.

Да уж, опять одно и то же. Я зевнула, за что получила укоризненный взгляд от учительницы русского языка, от нашей Аллочки, блюстительницы целомудрия не только своего, но и всего педагогического состава школы.

После педсовета я вернулась в свой кабинет, просмотрела самостоятельные работы, которые я всегда старалась проверять в классе, а не дома. Дома мне не работалось, а потому я предпочитала задержаться в классе. В первые годы работы на нас с Катькой, как на самых молодых педагогов, вешали всех собак. Сейчас, когда за плечами шестилетний опыт, я научилась говорить «нет» директрисе, завучам и другим умницам, за что меня недолюбливали, но уважали.

Покончив с проверкой работ, я собралась домой. Вон уже третий час! Пора! Надев светло-бежевое легкое пальто, я не стала его застегивать. Бабье лето разыгралось, и дни стояли теплущие.

Не успела я ступить за школьные ворота, как заметила уже знакомый «Мазерати». Неужто папаша Пирогов за сынулей приехал? Решил взяться за его воспитание? Поздно!

Я ткнулась глазами в телефон, делая вид, что Пироговскую машину не замечаю. Может, и он меня не заметит? Наивная! Стоило мне сделать пару шагов, как дверь автомобиля распахнулась, и на свет божий явился папаша Пирогов.

– Марь Иванна! – окликнул он.

Интересно, кого? Я-то точно не Ивановна. Я прибавила ходу, но от такого далеко не убежишь. Пирогов ухватил меня за локоток.

– Отпустите, гражданин! – строгим учительским тоном потребовала я.

– Машуля, не притворяйся, что мы незнакомы, – хмыкнул Пирогов.

– Сын ваш уже давно домой ушел, он в первую

смену учится, если вы не знаете, папаша, – съязвила я.

– А я не к сыну.

– К кому же? – прищурилась я. – К директору, что ли, вызвали?

– Марь Иванна, я к тебе.

С этими словами он нырнул в машину и вытащил на свет божий огромный букетище роз. С ухмылочкой вручил его мне. Я с опаской оглянулась по сторонам. Не хватало еще, чтобы кто-то из ребят или, не дай бог, коллег увидел, как ко мне яйца подкатывает папаша моего же ученика.

– Пирогов, вы совсем без тормозов! – прошипела я.

– Маш, я от всей души, – улыбнулся он.

– Сдурел! – вынесла я вердикт.

На школьном крыльце показалась руссичка. Только ее не хватало! Сейчас увидит, потом точно по всей школе разнесет.

– Пойдем! – Я дернула папашу Пирогова за рукав.

– Может, поедем? – кивнул он на машину.

– Нет! – Я бросилась через дорогу в небольшой парк возле школы.

Пирогов только и успел, что пиликнуть сигнализацией.

– Да куда мы, Машуля?

– Тут недалеко.

Усеянный кленовой листвой парк скрыл нас, а главное – букет, от всевидящего взора Аллы Игоревны, строгой и противной до безобразия. Мы с ней вечно конфликтовали. Она нас с Катькой ни во что не ставила, а мы ей твердили, что ее педагогические методы хоть и хороши, но для позапрошлого века.

Пройдя по аллее, мы с Пироговым вышли к памятнику неизвестному солдату. Я возложила букет и, обернувшись, поймала недоуменный взгляд.

– Что ты делаешь? – уточнил папаша Пирогов.

– Цветы кладу, чтобы почтить память павших героев в годы Великой Отечественной, – пожала я плечами. – Она началась в одна тысяча девятьсот сорок первом, а закончилась в тысяча девятьсот сорок пятом…

– Маш, я знаю, – огрызнулся Пирогов.

– Удивительно, – хмыкнула я. – А сюда я всегда ребят привожу первого сентября и восьмого марта, и в свой день рождения.

– Не любишь цветы, – сделал вывод он.

– Люблю, но только когда они растут в поле или в клумбе.

– Чудная ты женщина, Евлампиевна.

– А ты, папаша Пирогов, молодец, с сотого раза отчество мое выговорил. Прогресс!

– Прекрати меня папашей Пироговым называть, – как-то обиженно попросил он. – Я вовсе не Пирогов и уж тем более не папаша.

Я осторожненько сделала шаг назад, потом еще один и еще один.

– А кто ж ты, по-твоему?

– Я Иван Рокотов. Прошу любить и жаловать.

– Понятно. Шиза, – поставила я диагноз.

– Чего? – нахмурился он.

– Раздвоение личности, – объяснила я. – Говорят, это не лечится, но купируется.

– Машуля, да прекрати ты! – разозлился Пирогов. – Нет у меня никакого раздвоения. Рокотов моя фамилия. И Денис Пирогов не мой сын.

– У-у-у, запущенный случай… – Я попятилась, пытаясь увеличить между мной и психопатом расстояние.

– Вот. – Он полез во внутренний карман пиджака и выудил оттуда паспорт. – Смотри.

Я уставилась в раскрытый документ. И правда, Иван Алексеевич Рокотов. Тридцать три годика. Москвич. Этот засранец даже на фото в паспорте выглядел обалденно. У меня вот в паспорте фотка – без слез не взглянешь. А этот вон вроде и серьезный, а глаза все равно ухмыляются. Черт! Видимо, не зря я утром предположила, что папаша Пирогов бандитизмом промышляет. Паспорт даже поддельный имеет! Обалдеть! Мне стало страшно: такой ведь если привяжется, то не избавишься от него. И что мне делать?