Я не боюсь

Амманити Никколо

В кухне кричали папа, старик и Феличе.

Потом они все вместе вышли, хлопнув дверью.

И вернулся покой.

Голуби гуркали под крышей. Шумел холодильник. Стрекотали цикады. Вентилятор. Это была тишина. Мама с опухшими глазами оделась, продезинфицировала царапину на плече, вымыла меня, вытерла и накрыла простыней. Дала мне съесть персик с сахаром и улеглась рядом. Дала мне руку. И больше ничего не говорила.

У меня не было сил даже пальцем пошевельнуть. Я положил голову

ей на живот и закрыл глаза.

Дверь открылась.

– Ну, как он? – голос папы. Он говорил тихо, как если б доктор сказал, что я вот-вот умру.

Мама погладила меня по голове.

– Он сильно ударился головой. Но сейчас спит.

– А ты как себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Правду говоришь?

– Правду. Но чтобы этого больше не было в нашем доме. Если он ещё хоть раз прикоснётся к Микеле, я убью сначала его, потом тебя.

– Я об этом уже позаботился. А сейчас я должен уйти.

Дверь закрылась.

Мама села на кровати и прошептала мне на ухо:

– Когда ты вырастешь, ты должен уехать отсюда и никогда больше сюда не возвращаться.

Стояла ночь.

Мамы не было. Рядом спала Мария. На комоде тикали часы. Стрелки отливали жёлтым. Подушка пахла папой. Белая полоска света виднелась под дверью в кухню.

Там ругались.

Слышался голос адвоката Скардаччоне, приехавшего из Рима. Первый раз он появился в нашем доме.

Этим вечером случилось ужасное. Такое ужасное, такое невероятное, что невозможно было даже возмутиться. Меня оставили в покое.

Я не испытывал никакого беспокойства. Я чувствовал себя в безопасности. Мама положила меня в своей комнате и никому не разрешала заходить в неё.

На голове вспухла шишка, и, когда я до неё дотрагивался, было больно, но в остальном я чувствовал себя хорошо. Это мне не очень нравилось. Как только обнаружится, что я не болен, мне придётся вернуться в комнату к старику. А мне хотелось остаться в этой постели навсегда. Не выходить больше из этой комнаты, не видеть никогда Сальваторе, Феличе, Филиппо, никого.

Я слышал голоса из кухни. Старик, адвокат, брадобрей, отец Черепа, папа ругались из-за какого-то телефонного звонка и того, что нужно было сказать.

Я накрыл голову подушкой.

Я видел бушующий железный океан, вздымались огромные волны из гвоздей, брызги из болтов били в белый автобус, который в тишине начинал тонуть, задрав морду, а внутри были мечущиеся страшилища, в ужасе лупящие кулаками по стёклам.

Но ничего у них не получалось.

Стекла были непробиваемы.

Я открыл глаза.

– Микеле, просыпайся. – Папа уселся на край кровати и погладил меня по плечу. – Я должен поговорить с тобой.

Было

темно. Только на потолке пятно света. Я не видел папиных глаз и не понимал, насколько он сердит.

В кухне продолжали разговаривать.

– Микеле, что ты сегодня натворил?

– Ничего.

– Не ври мне. – Папа был раздражён.

– Ничего плохого я не сделал. Клянусь тебе.

– Феличе тебя там застукал. Он сказал, что ты хотел его освободить.

Я сел на кровати:

– Нет! Неправда! Я тебе клянусь! Я вытащил его из ямы, но потом отвёл обратно. Я не собирался его освобождать. Он тебе соврал.

– Говори тише, а то разбудишь Марию. Мария лежала на животе, обняв подушку. Я прошептал:

– Ты мне не веришь?

Он посмотрел на меня. Его глаза светились в темноте, как у собаки.

– Сколько раз ты там был?

– Три.

– Сколько?

– Четыре.

– Он сможет тебя узнать?

– Что?

– Если он тебя увидит, то узнает?

Я подумал.

– Нет. Он же не видит. Всё время держит голову под покрывалом.

– Ты сказал ему, как тебя зовут?

– Нет.

– Ты с ним разговаривал?

– Нет… немного.

– Что он тебе рассказал?

– Ничего. Говорил какие-то странные вещи. Непонятные.

– А ты ему что рассказал?

– Ничего.

Он встал. Казалось, ему не хотелось уходить, он снова сел рядом.

– Послушай меня внимательно. Я не шучу. Если ты туда ещё раз вернёшься, я изобью тебя до смерти. А они прострелят ему голову. – Он рванул меня за плечо. – И виноватым будешь ты.

Я пролепетал:

– Я туда больше не пойду. Клянусь тебе.

– Клянись моей головой.

– Клянусь.

– Скажи, клянусь твоей головой, что больше туда не пойду.

Я повторил:

– Клянусь твоей головой, что больше туда не пойду.

– Ты поклялся головой своего отца. – И замолчал, сидя рядом в тишине.

В кухне отец Барбары кричал на Феличе. Папа выглянул в окно.

– Забудь о нём. Его больше не существует. И ты не должен никому о нём рассказывать. Никогда больше.

– Я понял. Я больше к нему не пойду.

Он закурил сигарету.

Я спросил:

– Ты всё ещё злишься на меня?

– Нет. Постарайся заснуть. – Он глубоко вздохнул и опёрся руками о подоконник. Его волосы блестели в свете фонаря. – Боже праведный, ну почему все дети как дети, а ты всё время придумываешь что-нибудь?

– Значит, ты ещё злишься?

– Да не злюсь я на тебя. Успокойся. – Он обхватил голову ладонями. – Что за паскудство! – Он покачал головой. – Есть вещи, которые кажутся ошибкой, когда один… – Он никак не мог подобрать слова. – Весь мир – ошибка, Микеле.